— Стая приветствует возвращение Верховного Айяра! Твои покои свободны и ждут тебя!.. — и Айт приглашающе вытянул руку в направлении гнезда, предназначенного Айсу.

А перед взором Верховного Айяра вдруг возникла немая сцена, показанная ему Пауком: указующий перст Айта властно направлен на паутину, глаза грозно сверкают в бликах факелов, а рядом сгорбившаяся фигурка Айяна… И вот Айян протягивает дрожащей рукой факел к паутине, выполняя приказ Айта, и Большая Ловушка вспыхивает, неся смерть и тем, кто в ней находится и самому Айяну…

«Похоже, что эта трагедия для него — всего лишь неприятный, но малозначительный проходной эпизод», — подумал Айс, тут же вспомнив сентенцию, некогда высказанную Айтом: «Стае некогда страдать. Стае надо жить!» И то, что сейчас происходит — убедительное доказательство правоты Айта. Стая, для того, чтобы жить, должна быть очень устойчивой системой и отторгать все, что выводит ее из равновесия, особенно, страдания… Жаль сородичей, жаль Айяна, может быть, даже жаль паучат, хотя сами виноваты. Сгоревшая нить — тоже немалая потеря, но… надо жить дальше. А жить — это, значит, радоваться жизни. Ибо жизнь без радости — гнусь и тоска… Все верно…

Но отмахнуться от страдания — не значит ли не воспринять горький опыт и быть обреченным на повторение беды?..

«Подобный ход мысли, — сказал ему когда-то Айт, — удел Верховного Айяра, который для того и предназначен — извини за прямоту, Верховный чтобы переплавлять страдания в Айяты, регулирующие жизнь Стаи так, чтобы ошибок не повторялось. Поэтому я никогда не стану Верховным Айяром — я не люблю страдать… Но я тебе нужен, потому что ты чувство и разум, а я воля и действие….» И когда «воля и действие» на некоторое время оказались вне контроля «чувства и разума», произошла трагедия… Где выход?..

Айс последовал за Айтом. Он еще встретится со своей Стаей, войдет в ее ментальное поле со своей горечью, но потом, потом… Сейчас надо отдохнуть. Тело разламывается от усталости.

И вдруг черная молния вонзилась в ярус прямо перед айярами — женщина, трепещущая от ярости.

Убийцы! — бросила она им в лица и обожгла цветограммой жгучего пламени. Айяр Айт резко повел клювом, и мгновенно вокруг разъяренной женщины образовалось кольцо из крепких твердокрылов охраны.

— Оставьте нас! — жестко приказал Айс, и охрана, услышав знакомый голос Верховного Айяра, моментально растворилась в пространстве. — Ты права Айяла, — обратился он к женщине, в которой узнал жену своего вестового Айяна. Опустился перед нею на колено и склонил голову. — Я не прошу прощения, ибо не заслуживаю его. — Айс встретил ее пылающий ненавистью взгляд, но не отвернулся, а протянул ей руку, с трудом поднимаясь с колена. — Проводи меня, Айяла.

Женщина смутилась и, удивляясь себе, протянула ему дрожащую руку. Оставьте нас, еще раз приказал Верховный Айяр, обращаясь ко всем и, в первую очередь, к Айту. — Поговорим потом.

Гнездовье замерло, провожая удивленными взглядами странную пару, медленно шагающую к покоям Верховного Айяра. Стая ничего не понимала, восхищалась и сострадала. Ведь прежде поступок Айялы подлежал бы строгому и неукоснительному наказанию. А теперь…

Айяла довела Айса до входа в его покои, ощущая боль и усталость его израненного тела. Перед входом она остановилась и убрала свою руку. Стая застыла в ожидании. Айс повернулся к Айяле и сделал жест, приглашающий ее войти в его гнездо. Этот жест значил очень много. По ритуалу мужчина, приглашающий в свое гнездо женщину в присутствии всей Стаи, становится ее мужем и защитником, если она принимает его приглашение.

Цветограмма Айялы пылала огнем сомнения. «Айян, Айк…» — шептала она беззвучно, погружаясь в таинственную глубину бездонных глаз Верховного Айяра… Да, только что она ощутила слабость его тела. Но теперь чувствовала, как сила его духа заполняет собой истосковавшееся гнездовье и ее омертвевшую от горя душу… Она устала ненавидеть…

Резко повернувшись, Айяла вошла в гнездо Верховного Айяра…

Да, так было. Айс не раз вспоминал эту сцену. И ни разу не пожалел о своем поступке… Тогда, прежде, чем последовать за Айялой, он обернулся к Айяру Айту, внимательно за ним наблюдавшему, и приказал:

— На рудник никого не пускать! Если там кто-то есть — отозвать!.. В пещеру вернулся ее хозяин, и без его позволения больше никто из нас не нарушит границ его владений.

Когда Айс вошел в гнездо, Айяла лежала на полу без сознания.

«О Мать Мира, — вопросил он, — зачем Тебе страдания этой несчастной?!»

Он поднял ее и уложил на ложе, застеленное мягкой подстилкой. Погладил пальцами по лицу, и нежность, от которой он уже отвык, горячей волной пронеслась от кончиков пальцев к сердцу. Айс присел рядом на сиденье, тоже застеленное мягкой плетенкой, и стал смотреть на Айялу, ожидая, когда она придет в себя. Но лицо ее перед его взором заколебалось, подернулось туманной дымкой и исчезло. Усталость сморила Верховного Айяра, и он заснул.

Очнулся он через несколько часов уже перед взором Айялы, внимательно и строго смотревшей на него, сидя на ложе. Увидев, что Айс проснулся, она энергично поднялась и взяла со стола заранее приготовленные кубки с соком ягод сато — отличное средство для укрепления костей. Айс с благодарностью выпил животворящий напиток и попросил:

— Присядь, Айяла. Я думаю, нам надо серьезно поговорить. Айс видел, что разговор ей крайне необходим, иначе внутреннее эмоциональное напряжение вновь приведет к взрыву. А взрывы не проходят бесследно. — Ты предъявила мне вчера очень тяжкое обвинение, и я принял его…

— Извини, Верховный Айяр! — вскинулась Айяла.

— Не спеши извиняться… И называй меня Айсом… Я принял твое обвинение, потому что ощущаю свою вину. Но, боюсь, мы с тобой совершенно по разному понимаем ее… Поэтому давай начнем не с приговора, не с обвинения, а с правды… Не удивляйся тому, что сейчас произойдет. Это будет не сон и не наваждение, а мой рассказ. Ты вместе со мной увидишь и переживешь все, что увидел и пережил я…

… Глаза Айялы расширились и дыхание замерло, когда перед ее внутренним взором возник зал пещеры, где совсем недавно располагался Верховный Айяр… И вот она, незримая, летит вместе с Айяном и Айсом на рудник в сопровождении эскорта охраны… И погружается во мрак в неверном свете факелов, отыскивая следы сына… И поток событий, в которых она прежде не участвовала, подхватил ее, словно перышко, с трудом удерживающееся на поверхности…

Решилась бы она на этот «разговор», если бы знала, что ее ожидает? Конечно же, да!.. Ради мучительного и мгновенного счастья — еще раз увидеть Айяна живым. Попытаться понять его…Какое странное пугающее ощущение быть рядом, все видеть, слышать, даже чувствовать — и не иметь возможности вмешаться! Пожалуй, это самое мучительное — быть сторонним наблюдателем, когда сердце разрывается от сострадания… Не иметь возможности вмешаться, когда мужчины, поглощенные своими философствованиями (в такой-то момент!), такого явного следа трагедии, как потушенные (а не погасшие!) факелы…

А Верховный Айяр был предельно откровенен. Он погружал Айялу в обжигающие глубины своей памяти, где хранилось и то, что испытал и он сам, и то, что видел и испытал Паук, который тоже жаждал понять, что же произошло, и излил свое горе Айсу, надеясь на объяснение.

Там, на склоне Священной Вершины, они вдвоем воссоздавали картину случившегося, пытаясь понять ее… Только они двое знали то, чего не знал больше никто… И теперь Айяла узнавала и переживала все это… Вместе с Айсом она то воспламенялась надеждой, то сходила с ума от отчаяния, то испытывала чувство жалости к Пауку… Грустно стало ей и когда она увидела изуродованную твердокрылами хрустальную пещеру Паука, которую он показал пленникам. «Но ведь мы не можем без хрустальных гнездовий!» — подумала она, вспомнив родильные палаты, где в специальных гнездах покоились яйца. Каждое из них облучалось своей цветовой мелодией, составленной родителями… Айяла услышала мелодию, которую они с Айяном сложили для Айка, и ей захотелось кричать долго и протяжно, чтобы в этот крик излилось все ее отчаяние…Она ненавидела твердокрылов, когда глазами Паука увидела, как они, в том числе, и ее Айян, срезают его искусственные крылья, и он летит в пропасть и разбивается о камни… А после… окровавленная туша ползет по скалам к своей пещере, и Айяла почти натурально ощутила боль и неукротимое стремление доползти до пещеры, до паутины… И вот Паук из последних сил вскарабкался на паутину и замер… Или