Там было три кабинки для исповеди. Над дверью той, что была посередине, горел свет. Но никто не ждал своей очереди. Церковь была пуста. Разноцветный свет лился в окна и рисовал квадраты на полу центрального нефа. Монет подумал, что хорошо бы уйти, но не ушел. Вместо этого, он направился к кабинке, которая была свободна и вошел внутрь. Когда он закрыл дверь и сел, ширма на маленьком окошке справа отодвинулась. Напротив него, к стене синей канцелярской кнопкой был прикреплен листок. На нем было напечатано-

ДЛЯ ВСЕХ СОГРЕШИВШИХ И ПАДШИХ, ОБДЕЛЕННЫХ СЛАВОЙ ГОСПОДНЕЙ.

Монет давно уже не был на исповеди, но не считал, что этот листок, является частью стандартного оборудования таких кабинок. И он не был также уверен в том, что это был Балтиморский Катехизис.

Из отверстия, с той стороны ширмы, священник спросил:

— Как твои дела, сын мой? Монет подумал, что и этот вопрос выходил за рамки стандартной процедуры. Но пока что все было в порядке. Как всегда, вначале, он не нашелся, что ответить. Молчание. Это становилось забавным, учитывая то, что он должен был сказать.

— Сынок, ты что, язык проглотил?

И опять-тишина. Слова как будто застряли в горле. Возможно, это покажется абсурдным, но внезапно перед Монетом предстала картина забившегося туалета.

Пятно за ширмой изменило форму:

— С тех пор прошло какое-то время?

— Да.

— Тебе нужна моя помощь, чтобы вспомнить?

— Нет, я помню. Благословите меня, отец — я согрешил.

— О… а давно ли была твоя последняя исповедь?

— Не помню. Давно. Когда я был ребенком.

— Что ж…не беспокойся — это как езда на велосипеде.

На какое-то мгновение он снова потерял дар речи. Потом посмотрел на послание, пришпиленное кнопкой и прочистил горло. Его руки мяли одна другую, все сильнее и сильнее, пока не превратились в один большой кулак, вращающийся туда-сюда между ног.

— Сынок? Время идет и меня ждут к ланчу. На самом деле мне мой ла…

— Отец, я хочу сознаться в ужасном грехе.

Теперь замолчал священник. Немой, подумал Монет. Молчание было похоже на пробел — заполните его и он исчезнет.

Когда голос священника вновь раздался за ширмой, тон все еще был дружеским, но уже более серьезным.

— В чем твой грех, сын мой?

И Монет ответил:

— Не знаю. Это должны сказать мне вы.

Начинался дождь, когда Монет въехал на северный подъездной путь, ведущий к магистрали. Его портфель был в багажнике, а коробки с образцами — большие и квадратные, вроде тех, которые приносят в суд юристы для демонстрации улик, лежали на заднем сиденье. Одна был коричневая, а другая черная. На обеих было рельефное изображение логотипа 'Вульфа и Сыновей': деревянный волк с книгой в пасти. Монет был коммивояжером. Сфера его деятельности охватывала весь север Новой Англии. Было утро понедельника. Выходные выдались неудачными, очень неудачными. Жена переехала жить в мотель, и скорее всего она была там не одна. Вскоре она, возможно, отправится за решетку. Конечно, будет скандал, и неверность будет наименьшим поводом для него.

На лацкане пиджака он носил значок, на котором было написано:

СПРОСИ МЕНЯ О ЛУЧШЕМ ОСЕННЕМ СПИСКЕ БЕСТСЕЛЛЕРОВ ВСЕХ ВРЕМЕН!!

У подножия подъездного пути стоял человек. Приблизившись, Монет увидел, что одежда его изношена, в руке он держал табличку. Дождь тем временем усилился. Между его ног в грязных кроссовках стоял видавший виды рюкзак. Одна из застежек на липучке раскрылась и торчала как какой-то странный язык. Кепки у него не было, не говоря уже о зонте.

Сначала, единственное, что Монет смог разглядеть на его табличке это небрежно нарисованный красногубый рот, перечеркнутый по диагонали черной линией. Подъехав ближе, он увидел, что над зачеркнутым ртом была еще и надпись:

Я-НЕМОЙ. А под ним было написано: НЕ ПОДВЕЗЕТЕ???

Монет включил поворотники и приготовился свернуть на подъездной путь. Хичхайкер повернул свою табличку другой стороной. На другой стороне ее было ухо, так же небрежно нарисованное и перечеркнутое. И над ухом:

Я-ГЛУХОЙ! А под ним: НЕ ПОДВЕЗЕТЕ??? ПОЖАЛУЙСТА!

С тех пор как Монету исполнилось шестнадцать, он проехал миллионы миль, большинство из которых он проделал за те двенадцать лет, которые он проработал, являясь представителем 'Вульфа и Сыновей', продавая лучшие бестселлеры осени и ни разу никого не подвез.

Но сегодня он без колебаний свернул к обочине въезда на магистраль и подъехал к остановке. Медаль Святого Христофора, свисавшая в петле с зеркала заднего вида, раскачивалась вперед-назад, когда он нажал на кнопку, блокирующую дверные замки. Сегодня он почувствовал, что терять ему нечего.

Хичхайкер скользнул в машину, поставив свой старый маленький рюкзак между мокрых и грязных кроссовок. Глядя на него, Монет подумал, что сейчас завоняет и не ошибся. Он спросил:

— Куда вам нужно?

Хичхайкер пожал плечами и показал на дорогу. Затем нагнулся и бережно положил свою табличку на рюкзак. Его волосы были спутанными и тонкими. Кое-где с проседью.

— Я знаю, по какой дороге ехать, — сказал Монет и понял, что его не слышат. Монет подождал, когда тот выпрямится. Какая-то машина пронеслась мимо, сигналя, хотя Монет оставил достаточно места для того, чтобы его могли объехать. Монет показал водителю палец. Он делал это и раньше, но никогда по такой ничтожной причине.

Хичхайкер пристегнулся ремнем безопасности и посмотрел на Монета, как-будто спрашивая, в чем задержка. Его щетинистое лицо было покрыто морщинами. Монет даже не мог предположить, сколько ему лет. Что-то между старый и не очень старый. Это все, что он мог сказать.

— Как далеко вы направляетесь? — Спросил Монет, на этот раз он произносил каждое слово чуть ли не по слогам, тогда как человек просто смотрел на него — среднего роста, тощий, и весил он не более ста пятидесяти фунтов. Монет спросил: 'Вы можете читать по губам? ' и прикоснулся к своим.

Хичхайкер покачал головой и продемонстрировал какие-то непонятные жесты руками.

У Монета был блокнот в отделении между сиденьями, рядом с коробкой передач. И пока он писал 'Как далеко…', другая машина проехала мимо, протащив за собой красивый хвост из мелких брызг, похожий на петушиный. Монету надо было только в Дерри, сто шестьдесят миль, и эта поездка проходила при таких