детей, совал в руку конфеты и деньги»… О ком говорит Мечников? О Пастере? Да, конечно. Но разве и не о себе тоже?.. Разве не увидел он в полупарализованном старике свою страсть, свой темперамент и азарт и разве не это родство натур, родство характеров объясняет в какой-то мере то исключительное положение, какое в скором времени Мечников займет в Институте Пастера?
И не поэтому ли ему вдруг стало так необыкновенно просто с этим уже причисленным к сонму бессмертных — не только формально, ибо Пастер входил в число сорока «бессмертных» членов Французской академии, но по сути своей деятельности, по завоеванному жизнью своей
Пастер пригласил Мечникова на обед. Уверенный, что речь идет об обычном семейном обеде, Илья Ильич облачился в черный сюртук. Подымаясь по лестнице, он, однако, увидел разодетых дам и кавалеров во фраках. Мечников захотел тотчас вернуться в гостиницу, дабы надеть фрак, благо запасся им для Венского конгресса. Но Пастер уже увидел его, никуда не отпустил и, чтобы гость чувствовал себя свободно, сам переоделся в сюртук. Он усадил Мечникова рядом с собой, был к нему очень внимателен и предупредителен.
«Гвоздем программы», как выяснилось, было вручение хирургу Терильону ордена Почетного Легиона. Когда Пастер с большой торжественностью передал Терильону коробочку, все пришли в неописуемый восторг, а награжденный бросился целовать ученому руки.
После обеда, желая доставить русскому гостю особое удовольствие, Пастер стал показывать ему свои собственные награды. Ордена были выставлены в особой витрине, и Пастер подробно и с большим знанием дела рассказал о каждом. Под конец он извлек один из них, дал внимательно разглядеть (орден был вычеканен из серебра в виде маленьких роз, подвешенных на цепи) и с гордостью объяснил, что это очень важный бразильский орден, которым награждены всего два человека: он, Пастер, и какой-то бразильский адмирал.
Мечников не мог сдержать улыбки.
Позднее, когда Илья Ильич уже работал в Париже, Пастер как-то, будучи сильно удрученным, на вопрос, что с ним, ответил:
— Можете себе представить, я только что был в министерстве, и мне наотрез отказали дать вам сразу орден офицера Почетного Легиона, а, ссылаясь на какие-то нелепые правила, согласились наградить вас лишь орденом кавалера.[35]
Мечников стал уверять, что равнодушен к орденам, но Пастер не поверил: решил, что его успокаивают.
У «бессмертных» бывают свои слабости…
Едва Мечников вернулся в Одессу, как опять на него посыпались всевозможные нападки.
Стоило ему начать курс лекций о туберкулезе, как в газете «Новороссийский телеграф» появилась разносная статья Искерского.
Корш продолжал присылать разные комиссии, и они послушно «устанавливали», что на станции не соблюдаются элементарные санитарные правила.
Узнав о том, что Пастер в ответ на просьбу правительства Австралии указать средство борьбы с сильно расплодившимися и уничтожавшими посевы кроликами предложил распространять среди них куриную холеру, Мечников решил применить тот же метод против сусликов, наносивших большой урон сельскому хозяйству на юге России. Весной 1888 года Гамалея отправился в Кишинев и вместе с энтомологом Забаринским провел контрольные опыты. Результат получился превосходный, и Мечников захотел дальнейшие исследования перенести под Одессу, так как ездить в Кишинев было неудобно. Но Корш заявил, что куриная холера опасна для домашних животных, и эксперименты запретил. Не без его участия в «Новом времени» появился бойкий фельетон, в котором утверждалось, что куриная холера опасна и для людей, так как может превратиться в настоящую азиатскую холеру.
Мечников немедленно послал свои возражения в «Новое время», а на областном съезде земских представителей дал бой Коршу. Илья Ильич доказал, что врачебный инспектор не знает существа дела. Микроб куриной холеры совершенно безвреден для крупных животных, а для домашней птицы опасны только неослабленные микробы; суслики же гибнут от ослабленных, которые птицам лишь полезны, ибо вызывают у них иммунитет. Ответ Корша свелся к тому, что-де Мечников очень искусен в полемике… Тем не менее врачебный инспектор «остался при своем мнении». Съезд направил ходатайство генерал-губернатору, и опыты в конце концов были разрешены. Но случай этот нанес еще одну рану чувствительной душе Мечникова…
«Разве можно жить в подобных условиях, разве можно вести какую-нибудь работу?» — горячился он, и, как писал Бардах, «этот инцидент имел очень большое влияние и сыграл известную роль в его решении покинуть Россию».
Сам Мечников и Ольга Николаевна тоже вспоминают столкновение с Коршем как «последнюю каплю, переполнившую чашу».
Он хоть и договорился с Пастером, но, видно, еще колебался. Шутка ли — уехать в чужую страну, поселиться среди людей, говорящих на чужом (хоть и понятном тебе, но чужом!) языке, привыкать к чужим обычаям и нравам…
Но жребий был брошен. Уезжая на лето в Поповку, Мечников уже твердо знал, что на станцию не вернется.
Правда, в отставку он не подал.
Опасался, как объяснял впоследствии, что на его место пригласят кого-нибудь со стороны.
Он хотел, чтобы станцию возглавил опытный и преданный делу человек, то есть Николай Федорович Гамалея, и три руководителя станции порешили, что лучше всего ему пока уйти в длительный отпуск, дабы Гамалея стал временным заведующим. Это, по их мысли, облегчило бы утверждение его потом на постоянную должность.
В деревне Илье Ильичу было неспокойно. Как-то сложится будущая жизнь?.. Вместе с Ольгой Николаевной он поглощал несметное количество французских романов, стремясь разобраться в особенностях национального характера французов. Романы ему не нравились. Да и дела станции продолжали волновать.
Незадолго до его отъезда в деревню на одном из совещаний к нему обратились с вопросом: что он думает о сибиреязвенных прививках в Белозерке? В ответ он подверг опыты Скадовского подробному разбору.
Председатель Херсонской губернской управы Никитин попросил Илью Ильича изложить свои соображения письменно, что он и сделал. Как только его отзыв появился в «Одесском листке», в редакцию пришла телеграмма:
«В № 140 вашей газеты появился реферат отзыва Мечникова о белозерских прививках, на который с удовольствием отвечу. Георгий Скадовский».
Что напишет Скадовский? Не придется ли возражать на его ответ?.. Мечников напряженно ждал…
Илью Ильича беспокоило и то, что между двумя его помощниками наметилось отчуждение, какая-то взаимная ревность. Чем она была вызвана? Мечников, вероятно, знал, но нам сейчас трудно выяснить этот вопрос. Оба талантливые, оба преданные делу, они, однако, были очень разными. Высокий, статный, красивый, в щеголеватом пенсне на цепочке, Гамалея работал легко, как бы играючи, как бы между прочим. Бардах же, до болезненности худой, с печатью обреченности на лице, отдавался делу с неуемной горячностью, с аскетическим самоотречением… Уходя в отпуск, Мечников поручил Бардаху все работы по прививкам против сибирской язвы. Может быть, Гамалее это не нравилось? Может быть, Бардаху не нравилось, что за два года существования станции Гамалея успел прославиться на весь мир, о нем же вспоминали значительно реже?..
В одном из писем Мечникову Гамалея недовольно сообщал, что Бардах повел работы по вакцинации овец против сибирской язвы со слишком большим размахом. Илья Ильич на это не ответил, дав понять
