Адель улыбается.
– Клево! А можешь меня научить?
Я качаю головой.
– Нет, извини. Этому нельзя просто научиться.
Она обиженно хмурится, и я объясняю.
– Это получается только у тех, кто чуть не умер.
У нее такие глаза, что я сразу понимаю: на языке у нее вертится миллион вопросов, но, пройдя первый лестничный пролет, я прижимаю палец к губам.
– Пока снимают, лучше помолчать.
Мы тихо выходим на балкон с каменными монстрами. Сверху спускается защитная сетка, не дает подойти к краю. Я возвращаюсь, но Адель просовывает пальцы сквозь ячейки и поглаживает лапу уродливой горгульи.
Мама проводит рукой по металлической сетке.
– Эти заграждения, – рассказывает она, – здесь не просто так. Отсюда падали люди. И спрыгивали. А кое-кого, возможно, даже сталкивали. Вот, например, история одной молодой женщины. Она очень хотела побывать здесь, но боялась идти одна. Она познакомилась с некой пожилой дамой, и они поднялись сюда вдвоем. – Мама продолжает мрачно и торжественно: – Что случилось наверху, никто не знает. Тело девушки нашли на камнях внизу. Старуху больше никто никогда не видел.
По телу пробегает дрожь, я чувствую тук-тук-тук. Но Адель вся светится от удовольствия, слушая мамин рассказ. Она слушает так, как будто все это сказки, настолько же далекие от реальной жизни, как мы – от края страшного балкона.
Джейкоб, стоя на углу, смотрит на город. Лицо у него сумрачное. Я подхожу ближе, чтобы проследить за его взглядом, и, задохнувшись, вижу внизу Париж.
Но там не просто красивый вид.
Там звуки сирен, пронзительные, как свистки.
Мелькают красные и синие огни.
Из какого-то дома щупальцами поднимается дым.
В воздухе разливается холод, как будто сейчас осень, а не разгар лета.
Тома Лоран уже перешел к созданию хаоса.
Мама, папа и съемочная группа скрываются за дверью, им надо подниматься выше на башню. Адель спешит за ними, а я задерживаюсь и смотрю сквозь сетку. Мы уже поднялись высоко. А значит, придется долго спускаться.
В голове у меня зреет мысль.
У Джейкоба на лице ужас.
– Кэссиди, подожди…
Но я уже проскакиваю сквозь Вуаль.
Снова это резкое, мгновенное падение сквозь черную воду в серый туман, и вот я уже опять стою на балконе собора. Звонят колокола, башни скрыты густым туманом, собравшимся над головой.
Разница только одна: здесь, за Вуалью, нет защитной сетки, только поручень… и перспектива очень долгого падения.
Раньше это срабатывало, думаю я, заставляя себя подойти к поручню. По коже когтями скребут страхи – боязнь высоты, страх, что ничего не получится, страх, что все получится – но страх, наверное, важен. Он идет бок о бок с опасностью и риском, а ведь это и притягивает духа. Полтергейст летит на опасность, как мотылек на огонь.
Набрав в грудь воздуху, я заношу ногу, чтобы поставить ее на поручень, но Джейкоб, бледный от ярости, хватает меня за руку и стаскивает вниз, на пол.
– Ты что творишь, Кэсс? Забраться на склеп – это одно. А здесь – совсем другое дело. Убьешься же!
– Не собираюсь, – злюсь я, вырывая руку. – Мне просто нужно создать напряжение.
– Я столько сил потратил, спасая твою жизнь, что не позволю тебе ее прошляпить.
– Ничего я не упускаю, Джейкоб. Я делаю, что должна. Выполняю свою работу.
– Почему это твоя работа? Потому что Лара так сказала? Она не может знать всего на свете. Хоть и изображает из себя всезнайку. Как хочешь, а на эти перила я тебя не пущу!
– Ладно уж, – огрызаюсь я. – Придумаю что-нибудь еще.
Я начинаю мерять шагами балкон.
– Пойми, я должна его вытащить. Должен быть способ поймать его, даже если это очень долго и…
– Хватит! – кричит Джейкоб. В его голосе нет даже намека на шутку. – Хватит. Просто признайся, почему этот полтергейст так важен для тебя?
Я в полном недоумении, ничего не понимаю.
– Что?
– Второе правило дружбы, Кэссиди, не врать. С тех пор, как мы приехали в Париж, ты ни о чем другом думать не можешь. Так признай это. Ты вовсе не только из-за Тома Лорана переживаешь. А из-за меня.
Услышав это, я подпрыгиваю, как ужаленная.
– Что? Да нет же, я не…
Но я останавливаюсь, не договорив.
Я и сама этого не осознавала.
Но он прав.
Это не единственная причина, но одна из них, точно.
Я действительно испугана. Я боюсь растущей силы Джейкоба, боюсь того, что это может означать. Боюсь, что Лара может оказаться права. Меня страшит еще одно: а вдруг я не смогу помочь лучшему другу?
– Боишься, что я превращусь в чудовище? – хмуро спрашивает Джейкоб. Его глаза потемнели, кожа начинает сереть.
– Джейкоб…
– Ты мне не доверяешь?
– Доверяю, но…
– Но уверена, я что стану одним из тех призраков, на которых ты охотишься. Должна охотиться. В смысле, я уже такой, за кем тебе полагается гоняться, и дело вовсе не в забывании…
– Прекрати! – умоляю я.
Но Джейкоб трясется от злости.
– К твоему сведению, – он чеканит каждое слово, – я помню всё – всё! – о своей жизни и о том, как она оборвалась. Просто не хочу обсуждать это с тобой.
– Почему?
– Потому что это не твое дело! – кричит Джейкоб, волосы странно колышутся у его лица, словно вокруг не воздух, а вода. – И я не хочу, чтобы ты узнала, потому что тогда ты станешь по-другому ко мне относиться, – его грудь бурно вздымается, рубашка намокла. – Я буду не мальчиком, который спас тебе жизнь, а просто одним из мертвецов, и…
Я обхватываю его обеими руками и обнимаю так крепко, как только могу в этом месте, где я утрачиваю часть своей материальности, а он становится реальнее обычного. Секунду Джейкоб просто стоит, замерев, и я уже не знаю, он все еще сердится или просто удивлен. А потом на глазах весь его боевой задор исчезает. Плечи опускаются. Он кладет голову мне на плечо.
– Не понимаю я, что со мной происходит, – жалобно говорит он. – Сам не знаю, что все это значит. Мне и самому страшно. Но я не хочу уходить. Не хочу потерять тебя. И себя самого.
Я еще крепче обнимаю его.
– Ты не уйдешь, – твердо говорю я. – Потому что у тебя есть то, чего нет ни у одного полтергейста.
– Это что же?
Я отстраняюсь, чтобы он мог видеть мое лицо.
– У тебя есть я.
Он улыбается. Бледная тень его обычного веселья. Но хоть что-то.
Отвернувшись, я торопливо вытираю глаза.
– Viens[14], – шепчет голос. Мы оборачиваемся и видим призрак маленькой старушки в выцветшем платье и накидке, ее лицо изрезано глубокими морщинами. Глаза слишком яркие, она широко улыбается, во рту полно деревянных зубов.
Джейкоб мотает головой и нервно хихикает. Смех вылетает
