42

Блин на дорожку

Тебе нужен проводник?

Глянь в помидорах

На следующее утро Мэг растолкала меня со словами:

– Пора выдвигаться!

Я испуганно заморгал, пытаясь проснуться. Потом сел в кровати и застонал. Если ты бог солнца, тебе редко удается поспать допоздна. Но и теперь, когда я стал простым смертным, меня постоянно будили на рассвете. Да я сам тысячи лет был рассветом. Как же я от этого устал!

Мэг стояла у моей кровати в пижаме и в кедах (о боги, неужто она и спала в них?!), из носа у нее, как обычно, текло, а в руках она держала наполовину съеденное яблоко.

– Ты, конечно, не принесла мне завтрак? – спросил я.

– Могу кинуть в тебя яблоком.

– Не надо. Я встаю.

Мэг убежала в душ. Да, иногда она и правда ходит в душ. Я оделся, собрал в дорогу все что мог и пошел на кухню.

Пока я ел блинчики (ням-ням!), Эмми, напевая, гремела на кухне посудой. Напротив меня сидела Джорджина и раскрашивала картинки, колотя пятками по ножкам стула. Джозефина в мастерской радостно приваривала друг к другу стальные листы. Калипсо и Лео, которые отказались прощаться со мной, потому что, мол, мы все скоро снова увидимся, стоя за кухонным столом обсуждали, что Лео нужно взять с собой в Лагерь Юпитера, и кидались друг в друга беконом. Мне было так хорошо и уютно, что я бы сам вызвался вымыть посуду, если бы за это меня оставили здесь еще на день.

Ко мне подсел Литиерс с большой чашкой кофе. Раны, полученные им в битве, уже почти затянулись, но его лицо все еще напоминало взлетно-посадочную полосу в аэропорту Хитроу.

– Я присмотрю за ними, – он указал на Джорджину и ее матерей.

Я сомневался, что Джозефина или Эмми хотели, чтобы за ними «присматривали», но не стал разубеждать Литиерса. Пусть сам поймет, как здесь устроена жизнь. Даже мне, великолепному Аполлону, порой приходится чему-то учиться.

– Уверен, что ты справишься, – сказал я. – Я тебе доверяю.

Он горько усмехнулся:

– Не понимаю почему.

– У нас много общего: оба сыновья властных отцов, оба совершали ошибки и страдали от последствий неверного выбора, но каждый из нас по-своему талантлив.

– И хорош собой? – он криво улыбнулся.

– Естественно. Да.

Он обхватил чашку ладонями:

– Спасибо. За второй шанс.

– Я в них верю. И в третий шанс, и в четвертый тоже. Но я дарую прощение только один раз в тысячелетие, так что постарайся не напортачить в ближайшую тысячу лет.

– Буду иметь в виду.

За его спиной в коридоре я заметил призрачное оранжевое мерцание. Извинившись, я вышел из-за стола, чтобы попрощаться еще кое с кем.

Агамед парил у окна, обозревая площадь. Его светящаяся туника трепетала на призрачном ветру. Он оперся рукой о подоконник, будто стараясь удержаться на месте. В другой руке у него был магический шар.

– Я рад, что ты еще здесь, – сказал я.

У него не было лица, но его фигура выражала печаль и смирение.

– Ты знаешь, что произошло в пещере Трофония, – догадался я. – Ты знаешь, что он ушел.

Он поклонился, подтверждая мои слова.

– Твой брат просил передать, что любит тебя, – проговорил я. – И что сожалеет о судьбе, которая тебе выпала. Я тоже хочу попросить прощения. Когда ты умер, я не слушал Трофония, умолявшего тебя спасти. Я считал, что вы заслужили наказание за то, что решили ограбить сокровищницу. Но это… это очень долгое наказание. Возможно, слишком долгое.

Агамед ничего не ответил. Его фигура мерцала, словно призрачный ветер усилился и грозил вот-вот его унести.

– Если хочешь, – сказал я, – когда я снова стану богом, я лично спущусь в Подземный мир и попрошу Аида отправить твой дух в Элизиум.

Агамед протянул мне магический шар.

– А. – Я взял шар и потряс его в последний раз. – Чего ты хочешь, Агамед?

Из жидкости всплыл ответ – плотная цепочка слов на одной из сторон многогранника: «Я ОТПРАВЛЮСЬ ТУДА, КУДА ДОЛЖЕН. Я НАЙДУ ТРОФОНИЯ. МЫ С БРАТОМ НЕ УБЕРЕГЛИ ДРУГ ДРУГА, НО НЕ ПОВТОРЯЙТЕ НАШУ ОШИБКУ».

Он убрал руку с подоконника. Ветер подхватил его, и Агамед растворился в солнечном свете.

Когда я поднялся к Мэг Маккаффри на крышу Станции, солнце было уже высоко.

На Мэг было зеленое платье, подаренное Салли Джексон, и желтые легинсы, зашитые и выстиранные. На кедах не осталось и следа грязи и помета. С обеих сторон у ее лица в волосы были вплетены радужного цвета ершики для трубок – не иначе как прощальный стильный подарок от Джорджины.

– Как самочувствие? – спросил я.

Она, скрестив руки на груди, неотрывно смотрела на грядку с помидорами, посаженными Гемифеей:

– Ага. Нормально.

Это, видимо, означало: «Я впала в безумие, изрекла пророчество и чуть не умерла. Ты задаешь мне такой вопрос и считаешь, что я не врежу тебе после этого?»

– И… каков твой план? – поинтересовался я. – Зачем мы на крыше? Если мы хотим попасть в Лабиринт, разве не стоит спуститься на первый этаж?

– Нам нужен сатир.

– Да, но… – я оглянулся. Среди грядок и клумб Гемифеи не было никаких козлоногих людей. – Как ты собираешься…

– Тсс!

Она присела рядом с грядкой и положила руку на землю. Земля задрожала и начала подниматься. На мгновение я испугался, что сейчас оттуда вылетит новый карпос с горящими красными глазами и словарным запасом из одного только слова «Помидоры!».

Вместо этого стебли раздвинулись. Земля осыпалась, и я увидел спящего на боку юношу. На вид ему было лет семнадцать, может, меньше. На нем была зеленая футболка, куртка без воротника и слишком широкие для его размеров джинсы. Кудрявые волосы выбивались из-под вязаной шапки. Маленькая бородка топорщилась во все стороны. Ноги над кроссовками покрывала густая коричневая шерсть. Либо этот юноша смастерил себе