Мэг попыталась разрезать дверь, как стеклянные перегородки в тюрьме. Но ее меч не оставил даже царапины на металле. Она попыталась просунуть клинок в щель между дверью и стеной. Безрезультатно. Тогда она отошла назад и хмуро уставилась на меня:
– Открой ее.
– Я?! – Я был уверен, что она выбрала меня только потому, что у нее в рабстве был всего один бог. – Я не Гермес! Я даже не Вальдес!
– Попробуй.
Можно подумать, это так просто. Я испробовал все очевидные методы. Толкнул дверь. Пнул ее. Просунул пальцы в щель и попытался поддеть. Развел руки в стороны и выкрикивал волшебные слова «МЕЛЛОН! ШАЗАМ! УЛИЦА СЕЗАМ!». Ничего. На конец я приберег туза в рукаве: напел «Я устала от дверей и замков на пути…» – песню «Это моя любовь» из «Холодного сердца». Но даже это не сработало.
– Невозможно! – воскликнул я. – У этой двери совсем нет музыкального вкуса!
– Будь более божским, – предложила Мэг.
«Если бы я мог стать более божским, – хотелось мне закричать, – то меня бы здесь не было!»
Я стал перебирать все, чему я покровительствовал как бог: стрельба из лука, поэзия, флирт, солнечный свет, музыка, медицина, прорицания, флирт. Ничто из этого не помогло бы открыть дверь из нержавеющей (в полном смысле этого слова) стали.
Постойте-ка…
Я мысленно вернулся в последнюю комнату, которая нам попалась – КОММЕДИЦИНСКИЙ КАБИНЕТ.
– Медицинские препараты.
Мэг посмотрела на меня сквозь мутные стекла «кошечек»:
– Ты хочешь лечить дверь?
– Не совсем. Пошли со мной.
В медицинском кабинете я принялся шарить по шкафчикам, наполняя небольшую картонную коробку вещами, которые могут пригодиться: лента лейкопластыря, шприцы, скальпели, нашатырный спирт, дистиллированная вода, пищевая сода. И наконец…
– Ага! – торжествуя, я поднял пузырек с этикеткой «H2SO4» – купоросное масло!
Мэг попятилась от меня:
– Что это?
– Увидишь. – Я схватил кое-какие средства защиты: перчатки, маску, очки – все то, что не понадобилось бы мне, будь я богом. – Вперед, Девочка-Чиа!
– Когда Лео меня так назвал, звучало лучше, – пожаловалась она, но пошла за мной.
Вернувшись к двери, я надел защитные средства и наполнил два шприца: один купоросным маслом, а другой – водой.
– Мэг, отойди.
– Я… ладно.
Я опрыскал дверь купоросным маслом – почувствовав запах, Мэг зажала нос. Дверь задымилась по периметру.
– Что это такое?
– В Средние века, – сказал я, – мы использовали купоросное масло в лечебных целях. Именно поэтому оно оказалось в медицинском кабинете у Коммода. Сейчас мы называем его серной кислотой.
Мэг вздрогнула:
– А она опасна?
– Очень.
– И вы ею лечили?!
– Это были Средние века. Безумное время.
Я поднял второй шприц, наполненный водой:
– Мэг, никогда-никогда не повторяй сама то, что я собираюсь сделать.
Я чувствовал себя глупо, поучая девчонку, которая то и дело рубила золотыми мечами чудовищ, но я пообещал научному парню Биллу Наю[27], что всегда буду помнить о технике безопасности в лабораторных работах.
– А что будет? – спросила она.
Я отступил назад и обрызгал дверь по периметру водой. Кислота тут же стала брызгать в разные стороны и зашипела громче, чем Карфагенская змея. Чтобы ускорить процесс, я спел песню о жаре и коррозии. Я выбрал Фрэнка Оушена[28], потому что перед силой чувств его песен не выстоит ни одна даже самая крепкая преграда.
Дверь застонала, заскрипела и в конце концов упала внутрь комнаты. Перед нами в клубящейся дымке открылся пустой дверной проем.
– Ого! – воскликнула Мэг.
Наверное, это была самая высокая похвала, которую я когда-либо от нее получал.
Я указал на коробку с медикаментами у ее ног:
– Подай, пожалуйста, соду.
Я щедро посыпал порошком дверную коробку, чтобы нейтрализовать действие кислоты. Меня так и распирало от гордости за мою изобретательность, поэтому я не мог сдержать довольной улыбки. Я надеялся, что Афина все видела, потому что: МУДРОСТЬ, ДЕТКА! И я проявил ее с куда большим стилем, чем Сероглазая Старушка.
Отвесив эффектный поклон, я сказал Мэг:
– После вас, Девочка-Чиа!
– Ты и правда способен принести пользу, – заметила она.
– Обязательно надо было испортить мой триумф, да?
Внутри, в кладовой площадью около двадцати футов, находился лишь один предмет. Трон Мнемозины с трудом можно было назвать троном. Это был стул с прямой спинкой, сделанный из шлифованной белой березы, единственным украшением которого служило вырезанное на его спинке изображение горы. Ох, Мнемозина! Дай мне нормальный золотой трон, инкрустированный вечно пламенеющими рубинами! Увы, не каждое божество знает, что такое настоящий шик.
И все же от простоты стула мне было не по себе. Я знал, что многие ужасные, обладающие силой предметы часто недооценивают из-за их непритязательного внешнего вида. Молнии Зевса? Они не кажутся грозными, пока отец не начнет их метать. Трезубец Посейдона? Я вас умоляю! Он же никогда его не чистит от водорослей и мха! А платье, в котором Елена Троянская выходила замуж за Менелая? О боги, просто тряпка. Я говорил ей: «Подруга, ты, наверное, шутишь. Тебе такой вырез совсем не идет!» Но когда Елена его надела – это было что-то невероятное!
– Что это за гора? – прервала мои размышления Мэг. – Олимп?
– Вообще-то нет. Думаю, это гора Пиэр, где богиня Мнемозина родила девять муз.
Мэг поморщилась:
– Сразу девять? Наверное, было больно.
Я никогда не думал об этом. Мнемозина была богиней памяти, ее сознание хранило каждое мгновение ее вечного существования, поэтому странно, что она захотела изобразить на своем троне напоминание о собственных родах.
– Как бы то ни было, – сказал я, – мы задержались тут слишком долго. Пора забирать стул.
Из лейкопластыря я сделал лямки, превратив стул в импровизированный рюкзак. Кто сказал, что Лео единственный умелец в нашей команде?
– Мэг, – попросил я, – пока я занят, набери в шприцы нашатырного спирта.
– Зачем?
– На всякий случай. Будь добра.
Лейкопластырь – незаменимая вещь. Вскоре у каждого из нас были бандольеры с наполненными нашатырем шприцами, а у меня за спиной разместился стул. Трон оказался легким, что меня порадовало, ведь он теперь болтался рядом с моими укулеле, луком и колчаном. Забавы ради я засунул в свой бандольер еще пару скальпелей. Оставалось прибавить к этому большой барабан и булавы для жонглирования – и получился бы человек-оркестр.
В коридоре я замешкался. В одну сторону шел длинный, футов сто, коридор, сворачивающий налево. Сирены успокоились, но из-за поворота доносились звуки, похожие то ли на шум океана, то ли на крики толпы. На стене плясали разноцветные блики. Даже смотреть в ту сторону было страшновато.
Единственное, что нам оставалось – вернуться назад к Мемориальной стене чиа, возведенной Мэг Маккаффри.
– Самый короткий путь, – сказал я. – Похоже, нам придется идти той же дорогой, по которой мы пришли.
Мэг стояла
