На вывеске над дверью просто значилось: «Паб».[22]
– Мне это нравится, – объявила Мия.
Получив монетку от Сида, конюх забрал их лошадей. Семеро усталых путников сняли воображаемые шляпы перед охранниками и прошли в шумный зал таверны, набитой посетителями. Широкий и длинный бар был уставлен тысячью бутылок, и в нем эхом отдавалась тысяча баек. Стены были расписаны тысячью рук – чернилами, углем и свинцом, – выводивших декларации, бессмыслицы и поэмы:
Свою любовь и сердце я покинул, но клятву дал вернуться.
У Пилиния хер как у моллюска.
Кто из вас, ублюдков, забрал мое пиво?
Да
ДА
Тигр вышел на охоту.
– Найдите столик, – скомандовал Мясник. – Первый раунд за мой счет.
– Как любезно с твоей стороны, Мясник, – улыбнулась Мия.
– Да-да. Слушай, можно у тебя одолжить немного денег? За мной не заржавеет.
Мия вздохнула и передала ему пару бедняков из мешочка. Трик начал пробираться через толпу, возглавив процессию, и, как и на улице, все посетители поспешили расступиться перед ним. Они нашли столик в углу, по-прежнему заставленный пустыми кружками и залитый лужицами, которые подозрительно пахли мочой, но все так устали и замерзли, что это показалось мелочью. Они наконец-то сидели у огня после долгого пути под дождем, и это само по себе казалось маленьким чудом.
Все расселись за круглым столом, Йоннен оказался зажат посредине. Трик нашел стул у бара и сел с краю, чтобы лучше видеть зал. В пабе звучала мешанина дружеских бесед и жарких дебатов, пьяных отповедей и удачных ухаживаний, невероятных сказок и жестокой правды. Неподалеку от камина сидело трио менестрелей с лирой и барабаном и пело самую непристойную песню, которую Мие доводилось слышать.[23]
Вскоре Мясник вернулся с полным подносом пинт эля и расставил их перед всеми, включая Йоннена.
– За что выпьем? – спросила Мечница.
– За Леди Бурь? – предложил Сидоний. – Может, это ее немного задобрит.
Мясник поднял кружку.
– Целует на прощанье муж любимую жену, лобзать стекло бокала суждено вину, и розовый, порхая, мотылек целует сад, а вы, друзья мои, целуйте меня в зад!
– Как насчет тоста за друзей, которых нет с нами? – спросила Мия, поднимая кружку.
Эшлин кивнула.
– За друзей, которых нет с нами.
– КТО ОСТАЕТСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ, ТОТ НИКОГДА НЕ УМИРАЕТ, – тихо добавил Трик.
Мия встретилась с ним взглядом и пробормотала что-то неразборчивое в знак согласия. Эш неохотно кивнула. Все подняли кружки и отпили глоток, кроме Йоннена (который рассматривал напиток с уместным подозрением) и Трика (который даже не посмотрел на свой напиток).
– Так где, бездна его побери, Корлеоне? – спросил Сид, вытирая губы.
– У меня красное лицо? – требовательно спросил Мясник.
– Да не очень.
– Что ж, тогда он явно не у меня в жопе.
– Давай не будем углубляться в тему о том, что побывало в твоей жопе, Мясник, – попросила Мия.
– Кстати об этом, твоя мама передавала привет, – ухмыльнулся мужчина.
– Так! Оставь мою мать в покое.
– Говоришь прямо как твой отец, – хихикнул лиизианец.
Мия невольно рассмеялась и потрясла костяшками прямо перед его носом. Он отмахнулся от ее руки и снова поднял кружку.
– За тебя, прекрасная сучка.
Мия послала ему воздушный поцелуй и сделала большой глоток.
– У вас у всех поганые рты, – пробормотал Йоннен.
Они тихо пили эль, слушая шум паба и песню менестрелей в углу. К тому времени, как они добрались до седьмого куплета[24], все кружки опустели. Эшлин молча окинула стол взглядом и подняла брови. А затем, не встретив возражений, отправилась на поиски выпивки.
– Когда я впервые напился, – начал Сидоний, – то наблевал на себя.
– Я упала в океан и чуть не утонула, – сказала Мечница.
– Я женился, – признался Мясник.
– Ты выиграл, – кивнула Мия, прикуривая сигариллу.
Йоннен отодвинул свой эль обеими руками.
– Хороший мальчик, – улыбнулась Мия, целуя брата в макушку.
– Мне нужна ванна, – вздохнула Мечница. – И кровать.
– Да, нам не помешало бы снять комнаты, – сказал Сид. – В лучшем случае Корлеоне просто где-то задержался на пару перемен.
– А в худшем? – спросил Мясник.
На это у Сида не было ответа, как и у Мии. Она затянулась сигариллой, почувствовала привкус гвоздики на языке и задумалась о том, что им делать, если Корлеоне так и не появится. У них оставались деньги, но их недостаточно, чтобы оплатить проезд за семерых. Они так и не придумали решение проблемы с Леди Бурь и Леди Океанов. И, оглядывая «Паб», Мия не обнаружила никого, кому она могла бы довериться так, как капитану «Кровавой Девы». Наконец-то обретя минутку покоя, она почувствовала, о чем говорил Мясник, увидела это в фальшивых улыбках, блеске лезвий и в синяках на лице официантки. Затаенную жестокость. Тонкий слой насилия под плотью этого города.
Трик медленно встал, надевая на голову капюшон и пряча свои черные руки в рукава.
– Я ПРОГУЛЯЮСЬ ПО ПРИЧАЛАМ И ПОГОВОРЮ С НАЧАЛЬНИКОМ ПОРТА. ВОЗМОЖНО, КТО-ТО ЗНАЕТ, ЧТО МОГЛО ЗАДЕРЖАТЬ «ДЕВУ».
– Разве ты не хочешь отдохнуть? – спросила Мия. – Немного погреться у огня?
– ЛИШЬ ОДНО В ЭТОМ МИРЕ МОЖЕТ МЕНЯ СОГРЕТЬ, МИЯ, – ответил он. – И ЭТО НЕ ОЧАГ В УГЛУ ЗАБЕГАЛОВКИ. Я ВЕРНУСЬ.
Она наблюдала, как он уходит, и заметила боковым зрением, как переглядываются Соколы. Вспомнила ритм его сердцебиения под своей ладонью. Мечница ушла, чтобы договориться о временном ночлеге, а Мясник и Сид уныло поглядывали на свои пустые кружки. Мия молча курила и наблюдала за залом. Похоже, тут собрались и обычные жители города, и соленые; пираты со своими знаками отличия смешивались с экипажами других кораблей, играли в карты, пьянствовали и подпевали самым пошлым куплетам «Рога охотника». На галерее, судя по всему, что-то праздновали – перемену рождения или другое событие. Мия услышала звон разбитой посуды, громкий хохот и…
– Убери от меня свои гребаные руки!
Голос Эшлин.
– Присмотри за Йонненом, – сказала она Сиду, поднимаясь на ноги.
– Что…
– Присмотри.
Мия проталкивалась через толпу, пока не оказалась в полукруге людей возле бара. Посредине стояла Эшлин, у ее ног – упавший поднос, пустые кружки и лужи эля. Над ней возвышались трое юношей, усмехаясь и скаля пожелтевшие зубы. На них были пальто, кожаные бескозырки и веревки, связанные в петлю на шеях.
«Точно соленые».
Эш сжала руки в кулаки, ее лицо исказилось от злости, когда она обратилась к самому высокому из них – юному пареньку, почти подростку, с сальными длинными рыжими волосами и пафосным моноклем в глазу.
– Еще раз притронешься ко мне, сукин сын, – сплюнула ваанианка, – и будешь учиться дрочить
