Тот рассмеялся.
– Это не очень любезно с твоей стороны, куколка. Мы просто дурачимся.
– Иди подурачься сам с собой, дрочер.
Мия вошла в круг развеселившихся зевак и взяла Эшлин за руку. Привлекать к себе внимание было ни к чему.
– Пойдем.
– О, а это кто? Раньше я тебя вроде не видел. – Монокль присмотрелся к двум кругам на ее щеке. – Как тебя зовут, рабыня?
– Эш, пошли, – поторопила Мия, уводя ее.
Два других бандита перекрыли им путь. Толпа сгущалась, явно наслаждаясь представлением. Мия почувствовала слабую искру ярости в груди, заглушающую страх. Попыталась затушить ее, не дав разгореться. Без Мистера Добряка в своей тени она проявляла осторожность. Давала волю страху. Она понимала, что эта стычка не закончится ничем хорошим.
«Держи себя в руках».
– Я задал вопрос, девочка, – сказал Монокль.
– Мы не ищем проблем, ми дон, – ответила Мия, поворачиваясь к нему лицом.
– Что ж, вы все равно их нашли. – Юноша подошел к ней вплотную, сверкая глазами. – Экипаж «Висельника» не станет терпеть оскорбления от пресноводных потаскух, верно, парни?
Двое позади Мии скрестили руки и согласно забормотали.
«Держи. Себя. В руках».
– Разве что… вы придумаете, как загладить свою вину?
Уголки губ Монокля приподнялись в улыбке.
«Держи.
Себя…»
И, медленно подняв руку, он схватил Мию за грудь.
«…Ладно, в жопу это все».
Ее колено врезалось в его пах со скоростью кометы, сталкивающейся с землей. Со шпиля собора неподалеку взлетела стая кричащих чаек, и каждый мужчина в радиусе четырех кварталов заерзал на месте. Мия схватила юношу за петлю на шее и ударила его лицом о край барной стойки. Послышался тошнотворный влажный хруст, испуганные восклицания со стороны зрителей, и пират рухнул на пол – губы всмятку, обломки четырех зубов остались в деревянной стойке.
Один из его дружков потянулся к Мие, но Эшлин врезала ему прямо в горло, и он ошеломленно упал назад, кашляя и округляя глаза. Эшлин прыгнула на него сверху, подобрала одну из упавших кружек и начала бить ею по лицу пирата. Второй схватил первое, что попалось под руку, – бутылку вина, которой он стукнул по краю бара, чтобы получилось оружие, известное как «лиизианская шутка».[25] Но когда он двинулся к ней, Мия согнула пальцы, и его тень впилась в подошву обуви.
Юноша споткнулся, падая вперед, и Мия помогла ему мягко приземлиться, схватив мерзавца за уши и приложившись коленом о его лицо. Прозвучал очередной отвратительный хруст, и нос юноши размазало по щекам, как лопнувшую кровяную колбасу. Мия наступила на его ребра для верности и была вознаграждена очаровательным новым треском.
Эш закончила лупить своего противника кружкой и повернулась к Мие – ее грудь быстро вздымалась и опускалась, лицо расплылось в свирепой улыбке. Мия облизнула губы, почувствовала вкус крови и посмотрела на толпу вокруг них. Затем показала окровавленным пальцем на свою грудь.
– Не прикасаться, если не просят.
Одна из официанток яростно захлопала в ладоши. Зеваки в толпе переглянулись и пожали плечами. Менестрели вновь заиграли, и все вернулись к своим напиткам. Мия взяла Эш за руку и подняла ее с павшего корсара. Та прижалась к ней, по-прежнему пытаясь отдышаться, и опустила взгляд с глаз Мии к ее губам.
– Я бы хотела запросить разрешение на прикосновение, пожалуйста.
Мия шлепнула ее по заднице и улыбнулась, и в этот момент сквозь толпу протиснулась Мечница. Вскоре к ним присоединились Сидоний с Мясником, держащим Йоннена за руку. Соколы сгрудились посреди оживленного зала и заговорили вполголоса.
– Думаю, мы привлекли достаточно внимания на эту неночь, – проворчал Сид.
– Уйдем куда-нибудь? – предложила Эш. – Чтобы избежать нежелательного внимания?
– Угу, – кивнул Мясник. – В этом городе не доебываются к соленым. Лучше перейти в другую таверну, подальше отсюда, но в пределах Амая.
– Но Корлеоне должен был встретить нас здесь, – заметил Сид.
– Попросим привратника передать от нас сообщение Трику, – сказала Мия. – Он все равно не спит и может остаться здесь и дождаться прибытия Корлеоне.
– Если он прибудет, мать его, – прорычал Мясник.
Мия посмотрела на посетителей, уловила несколько косых взглядов. После драки по ее венам побежал адреналин, сердцебиение участилось. Отсутствие Мистера Добряка опустошило ее, а поскольку Эклипс по-прежнему поглощала страх Йоннена, Мия осталась наедине со своим страхом. Страхом, что их могут преследовать. Страхом перед тем, что произойдет, если Корлеоне их бросит. Страхом за Меркурио, за Эш, за брата, за саму себя.
Она посмотрела на пятна крови на своих руках. Осознала, что они дрожат. И сказала:
– Пойдем отсюда.
Глава 22. Гадюки
Адонай был голоден.
Хотя с его последнего кормления прошло всего два часа. Пока он делал жадные глотки между липких от крови бедер очередной безымянной Десницы (но они все безымянные, не так ли?), он прислушивался к ее сердцу, бьющемуся в такт его глоткам – быстро, как крылья пташки о клетку ребер. Ее пульс алыми рывками изливался на его язык, ту-дух, ту-дух, такой сладкий и теплый, что колдун мог бы проглотить эту девушку целиком.
Но Адонай выпил слишком много. Позже, содрогнувшись и упав на колени, он выблевал багровую жидкость прямо на свои белые, как кость, ладони. Безупречность его пытки всегда в равной степени забавляла и возмущала, и горечь этого проклятья ожесточалась тем фактом, что он сам его выбрал. Адонай знал цену силы, прежде чем получить ее. Знал цену за возрождение магики, давно погребенной под руинами древнего Ашкаха. Чтобы овладеть властью над кровью, он должен был стать ее рабом. Как Мариэль была рабыней плоти.
Кровь – единственная пища вещателя, но она также вызывает рвоту. Выпьешь слишком много – и будешь страдать от ужасной тошноты. Выпьешь слишком мало – и будешь страдать от ужасного голода. Постоянная, безукоризненная кровавая пытка.
Какова плата, сила?
– Есть какие-нибудь новости? – спросил Солис.
Покои Достопочтенного Отца находились высоко в горе, на вершине винтовой, сужающейся лестницы. С тех пор, как Друзилла выбрала его на этот пост, Солис почти не ничего не поменял в убранстве. Аркимическая стеклянная скульптура на потолке, белые меховые шкуры на полу, выбеленные стены. Резной стол, заваленный высокими стопками бумаг и фолиантов, книжные полки, идущие вдоль стен справа и слева.
А в стене за столом были вырезаны сотни ниш. В них Друзилла хранила сувениры с тех давних времен, когда она была обычным ассасином – драгоценности, оружие и безделушки, отобранные у ее жертв. Среди них поблескивало серебро – сотни пузырьков с кровью, закрытые темной печатью. Но Солис оставил себе единственный трофей из прошлого – ржавые, запятнанные кровью оковы, висевшие на стене над его головой.
– Сколь многих загубил ты, Последний? – поинтересовался Адонай с легкой улыбкой на губах.
– Что? – переспросил Солис.
Адонай посмотрел на Достопочтенного Отца. Грузный. С тяжелым подбородком. Грубыми руками. Мариэль исцелила его ожоги, но волосы отрастить не смогла – его пепельно-светлые брови превратились в тени, борода, некогда уложенная в острые шипы, – в редкий пушок. Темная
