Волнозор, не стесняясь, предложил свою помощь экипажу – как и большинство двеймерских островитян, он вырос на кораблях и знал океан как свои пять пальцев. Бывший трагик возвышался над солеными Корлеоне и развлекал их бесконечными песнями, которые исполнялсвоим рокочущим баритоном. От его голоса заплакала бы и шелкопрядица, и Мия по-прежнему чувствовала себя виноватой из-за того, что отдалила его от давней мечты управлять театром. Девушка поклялась себе, что сделает все возможное, чтобы Волнозор смог заняться этим, когда все закончится.
Мечница тоже чувствовала себя на «Деве» как рыба в воде, но держалась в носовой части, поглядывая на вздымающиеся волны темными глазами. Когда двеймерцы достигали совершеннолетия, им наносили татуировки на лицо, но у Мечницы замысловатые узоры покрывали каждый сантиметр ее махагониевой кожи – наследие тех времен, когда она готовилась стать жрицей. Мие до сих пор было трудно представить эту женщину за молитвой в храме. Мечница была одним из лучших воинов коллегии, просто совершенство на песках. К сожалению, судя по всему, рана, которую Мечница получила во время боя с шелкопрядицей, по-прежнему ее беспокоила…
Брин тоже выглядела не лучшим образом, и Мия знала причину – всего несколько месяцев назад ее брат Бьерн погиб на арене. Девушка не отходила от Волнозора, болтала с ним и смотрела, как он работает, и его присутствие, похоже, отгоняло самых страшных ее внутренних монстров. Брин, как и Эш, была ваанианкой – крепкой, как гвозди, – и искусной лучницей, лучшей из тех, кого Мия когда-либо встречала, что не могло не радовать в их ситуации. Но Мия все равно боялась, что их безрассудная миссия может свести Брин и остальных Соколов в могилу, где они будут лежать рядом с Бьерном.
Из пяти Соколов только Мясник страдал от морской болезни – но, если учесть, что в их первую с Мией встречу он нассал в ее плошку с овсянкой, она видела в этом некую справедливость. Здоровый лиизианец никогда не считался лучшим бойцом коллегии, однако нехватку мастерства он восполнял добрым сердцем, бахвальством и умением поразительно ругаться. Он держался по левому борту корабля, где вероятность, что его рвоту сдует ему обратно в лицо, сводилась к минимуму, и проклинал богинь и Волнозора, которого больше всех веселили его проблемы с желудком.
В общем и целом, бывшие гладиаты неплохо свыклись с жизнью в открытом море.
Но не везде на палубе царила такая умиротворенная обстановка. Эшлин с Триком кружили друг вокруг друга, как пара змей, готовящихся к удару. Хотя Корлеоне обеспечил каждого своей каютой и они жили порознь, напряжение между ними будто усилилось с тех пор, как «Дева» причалила к Уайткипу. Мия так и не определилась со своими чувствами по поводу возвращения Трика, но Эшлин не скрывала своих подозрений и неприязни. Мия с Мистером Добряком тоже не общались с тех пор, как корабль отплыл от гавани и не-кот перестал обитать в ее тени.
Как бы она ни злилась из-за его предательства, Мия скучала по не-коту.
Поэтому она стояла у штурвала вместе с капитаном «Кровавой Девы» и играла в свою новую любимую игру, наслаждаясь дуновениями прохладного ветра. После долгих месяцев, проведенных в Коллегии Рема и в клетках под аренами, даже бриз казался божьим благословением. А пытаться выиграть у капитана его корабль было веселее, чем беспокоиться о буре, назревающей на его борту.
– Впереди буря, – объявил Клауд Корлеоне.
– Ага, – пробормотала Мия, глядя на палубу. – Я знаю.
– Нет, я имел в виду буквально, – он показал на восток, где на горизонте темнело мрачное пятно. – И мы плывем прямо к ней.
Мия прищурилась.
– Это опасно?
– Ну, судя по ее виду, мы вряд ли пойдем ко дну, но в течение пары перемен нам придется нелегко, – капитан сверкнул фирменной улыбкой. – Так что, донна Мия, если хочешь воспользоваться предложением о ванне в моей каюте, то советую поторопиться.
– Может, я так и сделаю, – задумчиво произнесла она.
– Чудесно, я занесу мыло.
– Я бы посоветовала заодно прихватить шины для твоих сломанных пальцев, – Мия кривовато улыбнулась. – И лед для изрядно помятых бубенцов.
Корлеоне тоже ухмыльнулся и снял треуголку с пером. Он был хитер, как лис в курятнике, и изворотлив, как струпопес. Впрочем, невзирая на его наглое поведение, Мие нравился этот мерзавец. Корлеоне, похоже, любил пофлиртовать, но по его игривой манере было ясно, что для него это просто забава, какими были для нее попытки угадать его имя. В воздухе между ними по-прежнему звенели отголоски истории его брата и воспоминания о смерти Дуомо, и, глядя пирату в глаза, Мия полагала, что заручилась его пожизненной поддержкой.
– Я прикажу юнге набрать воду и нагреть ее аркимической плитой, – Корлеоне подмигнул. – Если захочешь, чтобы кто-нибудь потер тебе спинку, только свистни.
– Ой, иди подрочи, – рассмеялась Мия, показывая костяшки.
– Увы, – он прижал руку к сердцу, словно мучаясь от боли. – Похоже, это единственно доступный мне вариант, донна Мия. Пока, по крайней мере.
– В каждом вдохе живет надежда… – ухмыльнулась она.
Девушка быстро спустилась по лестнице с кормы на шканцы. У стены корпуса сидел Йоннен, играя с Эклипс в их излюбленную игру. Мальчик собирал горстку теней и раскидывал их по палубе, а Эклипс мчалась за ними, как щенок за костью. Время от времени Йоннен перемещал тени прямо из-под носа волчицы и смеялся, когда она промахивалась – его смех казался радостным, а не насмешливым.
Как только Мия спустилась по ступенькам, игра прекратилась, а его улыбка исчезла без следа. Сделав глубокий вдох, она присела рядом с братом и скрестила ноги. Эшлин спустила почти все их сбережения на рынке в Уайткипе, но она подобрала Мие хорошие кожаные штаны – черные и узкие – и пару сапог из волчьей шкуры. Две перемены назад Мия выкинула свою кожаную гладиатскую юбку за борт с короткой благодарственной молитвой.
Но лучше всего было то, что ее возлюбленная вернулась с…
– Сигариллы? – спросил мальчишка, глядя на нее с презрением. – А это обязательно?
– Еще как, – кивнула Мия, зажимая одну между губ и ударяя по новому кремневому коробку.
– Мама говорит, что курят только проститутки и глупцы.
– И кто из них я, братец? – спросила она, выдыхая дым.
Мальчик наблюдал за ней с поджатыми губами.
– Возможно, и то, и другое?
На досках между ними возникла Эклипс, опуская
