– Стоп, стоп, – Меркурио нахмурился. – Что за хрень ты только что сказал?
Адонай сощурился.
– Кровь и пламя…
– Да о Луне, ты, извращенец херов! Ту часть о Луне.
– Это он нас приобщил к колдовству ашкахскому, – ответил вещатель, наклонив голову, и его глаза заблестели в полумраке. – Бог, умерщвленный многие века назад, а с ним – и вся мирская магика.
– Наши ремесла – токмо частицы единой истины, – прошепелявила Мариэль. – Навеки забранной у мира. Почерпнутой из обломков, древле погребенных под песками Ашкаха.
Старик переводил взгляд с одного колдуна на другого, его сердце забилось чаще.
– Что, если я скажу, что Мия как-то связана с этим треклятым Луной? Даркины. Спутники. Что, если я скажу, что она знает дорогу к его Короне?
– …Безумие и только! – воскликнула Мариэль.
– Да, возможно, и безумие, – ответил старик. – Но клянусь Черной Матерью, Всевидящим и всеми Четырьмя их священными Дочерьми, что у Эшлин Ярнхайм есть карта, ведущая к Короне Луны, нанесенная аркимическими чернилами на ее спину. Чернилами, которые поблекнут в случае ее гибели. Гибели, которая, к примеру, наступит, если она умрет, защищая Мию.
Колдуны переглянулись. Снова посмотрели на Меркурио. Красные глаза мерцали в полумраке. Бассейн крови за спиной Адоная завихрился, как море во время бури. Дыхание Мариэль стало таким громким, что походило на хрип.
– Так что скажете? – Меркурио протянул руку. – Хотите помочь мне сохранить жизнь этой парочке? В конце концов, с тебя причитается должок.
Адонай взглянул на ладонь старика. Глубоко, порывисто вдохнул. Но, не произнеся больше ни слова, пожал руку Меркурио своей скользкой от крови ладонью. Мариэль, не мешкая, положила свою руку, изуродованную и сочащуюся гноем, поверх руки брата.
Меркурио посмотрел на колдунов и кивнул.
– Что ж, ладно. Похоже, мы замыслили заговор.
Глава 14. Воссоединения
– Это вонючая дыра с дерьмом, – объявил Сидоний.
– Да все не так плохо, – возразила Мечница.
– Все плохо. Крысы размером с собак, доски кишат клещами, одно неосторожное движение сигариллой – и весь этот сральник сгорит.
– Брат, – двеймерка вздохнула. – Учитывая, что еще неделю назад ты был заперт в обоссанной клетке под ареной Годсгрейва и ждал собственной казни, ты мог бы немного благосклоннее отнестись к ощущению ветра свободы на своем лице.
– Мы в помещении, Мечница, – Сидоний показал на кучу дыр в стенах театра. – Мы не можем чувствовать гребаный ветер.
Волнозор раздвинул заплесневелый занавес и прошагал на сцену. По дороге он споткнулся, провалившись ногой в прогнившие половицы, но тут же выбрался и посмотрел на товарищей с безудержной радостью на своем татуированном, бородатом лице.
– Разве он не великолепен? – с умилением произнес мужчина.
Сидоний вздохнул. Казалось, с тех пор, как он был заперт под ареной Годсгрейва, прошла целая вечность, а не всего неделя, как заметила Мечница. События прошлых месяцев казались ему просто сном – сном, от которого можно очнуться в любой момент и снова вернуться к жизни гладиата, цепям и рабству.
Когда его продали Коллегии Рема вместе с Мией Корвере, Сид и представить не мог, что эта девушка изменит его жизнь. Он верно служил ее отцу Дарию в легионе люминатов и посему, сражаясь на раскаленных песках, старался уберечь ее жизнь ценой собственной жизни. Но в итоге это Мия спасла его и остальных Соколов Рема, придумав план, который не только позволил ей отомстить людям, уничтожившим ее семью, но и освободить других гладиатов от подневольного труда.
Щека у Сида чесалась уже четвертую перемену после визита в Железную Коллегию Уайткипа, где Сид и остальные Соколы показали алые документы, предоставленные им работорговкой Слезопийцей. Старый аркимик изучал «чартум либерии» невыносимую вечность, и Мясник был уже готов наделать в штаны. Но Слезопийца была обязана Мие Корвере жизнью и сдержала свое слово, так что все бумаги прошли проверку.
Гладиаты по очереди прошли через руки аркимика, и после кратковременной пытки бывший легионер и воин песков избавился от рабского клейма на щеке – после шести долгих лет.[13]
За этим последовали три неночи развратных празднований: используя часть денег, которые отдал в их распоряжение Меркурио, бывшие Соколы Рема упивались до усрачки. Последнее, что помнил Сидоний, это притон для курильщиков в районе публичных домов Уайткипа, где он, уткнувшись лицом в очень красивую и дорогую грудь, объявил, что больше никогда оттуда не покажется, если только сам Аа не спустится и не оттащит его. Тем временем Мясник бегал по комнате голышом и хватал в охапку столько проституток, сколько мог унести.[14]
Но как бы там ни было, Сид не помнил, чтобы они обсуждали покупку театра. Поэтому, на четвертую перемену свободы, когда счастливый Волнозор где-то после девяти потряс его за плечо, чтобы разбудить, и Сид с трудом поднял голову от груди, он необычайно удивился, узнав, что стал совладельцем покосившейся груды щепок у доков Уайткипа, известной как «Одеон».
И был крайне недоволен.
– Где-то к середине недели мы сможем нанять плотников, – говорил Волнозор, и его голос едва не дрожал от восторга. – Подлатаем сцену, поставим новые двери – и театр будет как новенький. Затем мы объявим, что ищем актеров. Я стану руководителем. Сид и Мечница, вы будете встречать зрителей. У Мясника лицо для закулисья. Феликс и Албаний смогут…
Мужчина осекся и почесал свои толстые дреды.
– А где вообще Феликс и Албаний?
– Феликс вернулся домой к маме! – выкрикнула все еще очень пьяная Брин с верхней галереи.
– А Албанию явно приглянулась та милашка Белль, которая привезла нас сюда. – Мечница потерла большой шрам на правой руке, который заработала два месяца назад во время «Магни» в этом самом городе. – Если задуматься, я не помню, чтобы он вылезал из фургона…
– Ну, они знают, где нас искать, – Волнозор просиял и повысил голос, чтобы его рокочущий баритон добрался до крыши. – В величайшем театре, который Уайткип когда-либо увидит!
Брин пьяно заулюлюкала с галереи, уронила полупустую бутылку золотого вина, икнула и, выругавшись, плюхнулась на зад.
– Явпрядке!
Сидоний спрятал лицо в ладонях, присел на корточки и вздохнул.
– Пиздец…
– Понимаю, это кажется неразумным, – ласково сказала Мечница. – Но ты ведь знаешь, что Волнозор всегда мечтал управлять театром. Только взгляни на него, Сид. – Женщина кивнула на крупного двеймерца, который расхаживал по сцене и бормотал под нос монолог. – Счастлив, как свинья в навозе.
– Явп… ик… рядке… – повторила Брин на случай, если кто-нибудь слушал.
Сид провел рукой по ежику на голове.
– И сколько денег у нас осталось?
– Около сотни, – пожала плечами Мечница.
– И все?! – простонал он.
– Ты купил себе очень дорогую пару сисек, Сид.
– Ой, иди на хрен! Даже не пытайся меня пристыдить, – огрызнулся итреец. – Шесть лет на песках, я заслуживал хоть одну киску после такого! Это не я потратил целое гребаное состояние на ветхую развалюху под названием театр!
Мечница слегка скривилась.
– Ну, формально говоря, именно это ты и сделал.
Двеймерка помахала перед его лицом купчей, и под пятнами вина, эля и другими
