Ей стало холодно. Кожа покрылась мурашками, и она почувствовала, насколько тонка ее шелковая сорочка. Эш прикрыла рукой грудь, а второй крепче обхватила горлышко бутылки.
– ТЫ ВЕДЕШЬ ОПАСНУЮ ИГРУ, ЭШЛИН.
– Единственную, в которую стоит играть, Трикки. Но ты меня не убьешь.
Тогда он улыбнулся одними губами.
– И ПОЧЕМУ ЖЕ?
Эшлин окинула его взглядом, ее голубые глаза замерцали.
– Потому что в глубине души, несмотря за все эти убийства и дерьмо, ты добрый. У тебя доброе сердце. О, ты пытаешься это скрывать. Но в основном ты делаешь то, что правильно. – Она снова улыбнулась и наклонила голову. – А убивать девушку, на которой одно исподнее, просто не в твоем стиле.
– ЮНОША, О КОТОРОМ ТЫ ГОВОРИШЬ, МЕРТВ, ЭШЛИН.
Трик едва заметно прищурился.
– ТЫ УБИЛА ЕГО.
– О чем ты…гхр-р…
Эшлин уставилась на кинжал в его руке. Лезвие блеснуло серебром. Почувствовав удар в грудь, захрипела и отступила на шаг. Бутылка виски упала и разбилась о пол. Левая рука Трика придерживала ее за плечо. В правой был зажат нож, прижатый к коже над ее сердцем.
Рукоятью вперед.
Достаточно, чтобы оставить синяк, но не более. Достаточно, чтобы показать: Трик мог бы ее убить, если бы захотел. Его руки были теплыми и чернильно-черными на фоне ее бледной кожи, хватка – такой же тяжелой, как чувство вины. Глаза переполняла ярость, на ресницах набухали темные слезы, губы скривились, голос стал ниже от злобы.
– Я ХОЧУ УБИТЬ ТЕБЯ. ДА ПОМОЖЕТ МНЕ БОГИНЯ, ЭТО ПРАВДА. Я ХОЧУ РАЗРЕЗАТЬ ТВОЕ ГРЕБАНОЕ СЕРДЦЕ НАПОПОЛАМ И СКИНУТЬ ТЕБЯ В ЧЕРНОТУ, КАК ТЫ ПОСТУПИЛА СО МНОЙ. МЫ БЫЛИ ДРУЗЬЯМИ. Я ДОВЕРЯЛ ТЕБЕ. А ТЫ ПРИКОНЧИЛА МЕНЯ БЕЗ СОЖАЛЕНИЯ, БЕЗ ЕДИНОЙ ГРЕБАНОЙ СЛЕЗИНКИ.
Ее пульс грохотал в венах. Рот будто наполнился пеплом.
– НО Я НИКОГДА НЕ СДЕЛАЮ ТОГО, ЧТО ПРИНЕСЕТ МИЕ БОЛЬ. ПОТОМУ ЧТО Я ЛЮБЛЮ ЕЕ, ЭШЛИН.
Трик заморгал, и по его бледным щекам скатились две черные слезинки.
– А ОНА ЛЮБИТ ТЕБЯ.
Он выпустил ее. Отступил на шаг. Повернувшись к перилам, облокотился на них и сомкнул перед собой черные руки. Его дреды извивались вокруг лица, пока он всматривался во тьму. Такой прекрасный и сломленный. Из-за нее.
Эш застыла, прижав руки к груди. При взгляде на него внутри девушки что-то набухло. Проникло сквозь стены, которыми она отгородилась от всего мира, и бойницы, за которыми прятала свои чувства. То, что она пыталась убить, растоптать ногами в прах. В ее голове эхом раскатывались все наставления отца.
Раскаяние для слабаков.
Сожаление – для трусов.
Но она знала, что это ложь.
Всегда знала, по правде говоря.
Эш понимала, чего лишила этого юношу. Понимала, почему уничтожила все, чем он был и чем мог быть. Понимала, как ему, должно быть, тяжело вернуться в мир, который так изменился. Видеть любимую девушку в объятиях своей убийцы. И хоть у него были все причины возненавидеть их, выпустить свой гнев и разрушить все вокруг, он остался верным. Преданным своей любви. Преданным до последнего. Таким уж он был юношей.
Такого юношу она убила.
– …Прости, – прошептала Эш.
Трик опустил голову. Закрыл глаза.
По щекам Эш покатились горячие слезы, нижняя губа задрожала. Грудь затопил жар страдания, срываясь с уст горьким всхлипом. Тело содрогалось от рыданий. Она опустилась на колени среди осколков стекла и лужи золотого вина и обхватила себя руками, чувствуя, как рушатся ее стены.
– Т-трик… мне ж-жаль…
В Церкви царила полная тишина, не считая ее всхлипов.
– Х-хотела бы я все исправить, – сказала Эш, сморщив лицо. – Хотела бы я, чтобы б-был другой способ. Мы были убийцами, Трик. Убийцами – в-все как один. Я сделала то, что было необходимо. Ради своей семьи. Но… х-хотела бы я, чтобы это был не ты. Кто угодно, только не ты. И я знаю, что это просто г-гребаные слова. Знаю, как мало они теперь зна-значат. Но… мне жаль.
Она покачала головой и закрыла глаза.
– Богиня, мне так жаль.
Эшлин крепко обхватила себя руками, пытаясь сдержать свое горе. То, как она жила, какие поступки совершала… в этот момент было трудно поверить, что кто-то может ее любить. Что в этом есть смысл. Восторг от ее победы, который был таким ярким еще пару секунд назад, ныне обратился прахом на ее языке. Потому что, скармливая кого-то Пасти, ты кормишь ее и частичкой себя. И вскоре от тебя ничего не остается.
«Слабачка, – услышала она шепот отца. – Трусиха».
Эшлин знала, что это неправда. Знала цвет лжи. Но в тот миг, когда она стояла на коленях, эти слова казались такими реальными, такими острыми, что ранили ее. Ее кровь стекала на каменный пол. Вот вам пример, дорогие друзья, до чего легко родителям привести своих детей к триумфу. И как легко они могут разрушить их жизни.
Эш услышала хруст стекла под подошвами.
Почувствовала теплую ладонь на своем плече.
Открыв глаза, увидела Трика, стоявшего возле нее на коленях. Его бледное прекрасное лицо обрамлялось черными, как небеса над ними, дредами. Глаза были глубокими, как сама ночь, с россыпью крошечных светящихся точек. Она нашла в этом странное утешение – даже во всей этой тьме, во всем этом холоде, по-прежнему горит мягкий свет.
– ТЫ ГРЕБАНАЯ СУКА, – сказал Трик.
Эшлин моргнула.
– …А ты – гребаная баба, – парировала она.
Он хихикнул – быстро и резко, – и на его щеке появилась ямочка. Губы Эш невольно изогнулись в крошечной ухмылке с примесью горчайшей скорби, на них все еще чувствовалась соль от слез. А затем тоже посмеялась, и теплота, разливающаяся по ее груди, немного отогнала холод. Высушила слезы на ресницах и позволила горю растаять. Они смотрели друг на друга, стоя на коленях. Их разделял всего один шаг и в то же время миллионы миль. Оба убийцы. Оба жертвы. Оба влюбленные и любимые.
Пожалуй, не так уж много их и разделяло.
– Я действительно люблю ее, знаешь ли, – пробормотала Эш.
– ЗНАЮ, – прошептал Трик.
– Я готова на все, чтобы сделать ее счастливой.
– КАК И Я.
– …Знаю.
Эшлин обвила руками плечи Трика и притянула его в ласковом объятьи. Поначалу он напрягся и окаменел. Противясь ей остатками своей ярости. Но в конце концов, очень медленно, он закрыл глаза, легонько опустил голову на ее плечо и обнял за талию. Хоть он и выглядел как бесчувственная статуя, Трик оказался теплым под ее
