– Прошу прощения, – он протягивает мне книгу.
Я вскакиваю на ноги и забираю ее. Я пытаюсь поправить платье и волосы, благодарная полумраку за то, что он скрывает румянец на моих щеках.
– Как хорошо, что ты оказался не наемником.
– И то верно, – он окидывает взглядом пустынную веранду. – У тебя должна быть стража.
– Зачем? Моя смерть никому не выгодна, – Грей начинает хмуриться, но я продолжаю. – А где же ваша стража, Ваше Высочество?
Он улыбается.
– Мы с ними нашли общий язык.
– Что это значит?
– Это значит, что мне не нужно умолять их оставить меня одного, – он переводит дыхание, и все признаки веселья исчезают с его лица. – Я не привык находиться в центре внимания.
– Ты выглядел так, будто тебе было весело за ужином, – говорю я, и мой голос звучит надменно и обиженно, и мне тут же хочется забрать свои слова обратно.
Грей смотрит на меня, и я понимаю, что он это заметил. Он всегда все замечает.
– Рад, что у меня получилось создать такое впечатление, – говорит он. – Если я мешаю, я могу вернуться к гостям.
Я не знаю, что ему сказать на это.
«Нет, я не хочу, чтобы ты возвращался к гостям. Я хочу, чтобы ты остался со мной в лунном свете, где я могу притворяться, будто мы снова оказались в лесу, где между нами нет преград в виде матерей, сестер и политических союзов».
Я сглатываю. Глаза Грея, такие темные в ночи, смотрят прямо в душу.
– Или, может быть, я могу составить тебе компанию? – спрашивает он.
Я киваю, потому что не доверяю своему голосу. Я не опускаюсь обратно в кресло. Мне кажется, что стоять в данной ситуации более безопасно, чем сидеть. Со стороны гор прилетает порыв холодного ветра, который проникает под мантию и заставляет меня дрожать от холода, я вспомнаю об Айзеке, которого заперли в темнице.
Грей расстегивает свой камзол и снимает его, после чего протягивает мне.
Я моргаю в недоумении.
– Зачем это?
– Кажется, ты замерзла. Здесь так не заведено, чтобы мужчина предлагал даме свою куртку или камзол?
Я хмурюсь и расправляю плечи.
– Подобное поведение считается невежливым, потому что делает акцент на чужой слабости.
– Каким образом ощущение холода можно приравнять к проявлению слабости?
Я снова чувствую дуновение ветра на своей шее. Я не знаю, что мне делать. Если я надену его одежду на себя, то это будет чем-то очень интимным, чем-то, чего я делать явно не должна.
Я делаю вдох, отчаянно желая принять камзол Грея.
Он ждет, взвешивая мое молчание, после чего берет свой камзол двумя руками и расправляет его.
– Позволишь?
Я сглатываю, после чего киваю, а потом закрываю глаза, когда Грей накидывает мне на плечи свой камзол. Кожа и шелк все еще хранят тепло его тела. Я чувствую тяжесть нового предмета одежды на своей спине.
– Спасибо, – говорю я.
Пальцы Грея легко, словно перышко, касаются моего подбородка, приподнимая мое лицо вверх. Я делаю резкий вдох и распахиваю глаза.
– Ты вовсе не слабая, Лия Мара.
Я слегка улыбаюсь.
– Я едва не умерла, пока мы тащили того оленя.
– Я сейчас говорю не об олене, – Грей переводит дыхание. – Я говорю о том моменте в Глухой Лощине, когда ты должна была бежать в безопасное место, но вместо этого начала помогать раненым. Я говорю о том моменте, когда ты предложила мне политическое убежище, хотя могла бы во весь опор скакать домой и до рассвета преодолеть расстояние во многие километры. Я говорю о всем том, что ты делала, пока мы шли сюда, – Грей понижает голос, и его тон становится мягче. – Я говорю о том моменте, когда Айзек разодрал мне предплечье, и ты держала меня за руку.
Грей так неподвижен, что мне кажется, будто он всего лишь тень, всего лишь плод моего воображения. Если бы я не чувствовала тепло и тяжесть его камзола на плечах и не видела неяркий блеск его глаз, я бы не поверила, что все это происходит на самом деле. Я остро ощущаю не только свое, но и его дыхание.
Со стороны двери доносятся звуки музыки и разрывают наш кокон тишины.
– Ты снова пьян? – шепотом спрашиваю я.
Он смеется, и это такая большая редкость, что мое сердце пропускает удар.
– Очень даже трезв, уверяю тебя.
Я сглатываю.
– Тебе лучше быть там, – говорю я. – Тебе лучше быть с Ноллой Верин.
Он не двигается с места.
– Почему ты сбежала с приема?
– Я не сбежала. В моем присутствии просто нет необходимости.
Грей сводит брови.
– С тех самых пор, как мы оказались здесь, ты все время избегаешь меня. Я не понимаю почему.
– Моя сестра.
– Это вовсе не касается твоей сестры, – резко обрывает меня Грей.
– Еще как касается, – настаиваю я. – Ты разве не понимаешь? Она теперь официально наследница престола. Любимая дочь. Ты спрашиваешь, почему я сбежала так, как будто мне вообще есть там место. Мои цели идут вразрез с их целями. Что я могу им дать, когда я такая бесполезная? – я развожу руками в стороны и поворачиваюсь, показывая на широкое пустое пространство вокруг нас. – Я одна на этой веранде, потому что у меня ничего нет. Ничего! У меня нет ни трона, ни короны, ни страны, ни.
Я беззвучно ахаю, когда Грей хватает меня за талию, заставляя замереть на месте. Я чувствую на себе его сильные уверенные руки. Голос Грея звучит очень низко, когда он говорит:
– Никогда не смей называть себя бесполезной.
Я дышу так тяжело, что, возможно, сейчас расплачусь, или рассмеюсь, или распадусь на миллион частичек, которые улетят прочь с очередным порывом ветра.
– Знаешь, – тихо говорит Грей, – когда тот солдат прижимал нож к твоему горлу, я бы запросто мог снести ему голову.
Его бессердечные, практичные слова противоречат мягкости его голоса. Холодная тьма, блестящая в его глазах, намекает на то, во что Грей может превратиться при необходимости. Меня пронизывает дрожь.
– В этом не было необходимости.
– Тебе не надо было, чтобы я тебя спасал, – говорит он. – И твои слова остановили мою руку.
– Мои слова?
– Ты сказала, что не каждая проблема должна решаться при помощи меча. Я размышлял над этими словами очень долго, – поясняет Грей, – потому что ты заставила меня осознать, что я больше не оружие в чужих руках.
Мою грудь сдавливают эмоции, но близость Грея и его тепло помогают мне дышать.
– Ты не оружие, Грей.
– Я могу им быть, – он поднимает к моему лицу руку, которая прежде лежала у меня на талии, и убирает локон волос от моей щеки. – Но ты намного опаснее меня.
Я едва могу думать, пока его пальцы соскальзывают вниз, очерчивая линию моего лица.
– Ах да, ведь самый опасный человек на светском ужине – это девушка, которая сидит в одиночестве с книжкой.
Грей не улыбается.
– Ты себя недооцениваешь. Твоя сестра, кажется, намерена быть настолько безжалостной, насколько