В сознании всплывает картина, как мы общаемся. И там же – нет, мне по началу не хочется, чтобы она там была, но я все-таки вижу – Катя. Она вроде бы и далеко, и я понимаю, что мы больше не вместе, но… признаю это. Понимаю. И, кажется, даже прощаю.
Прощаю родителей, на которых подсознательно злился эти последние дни за то, что они не взяли меня с собой в путешествие. Пускай. Хорошо, что поехали. Они сами отдохнули, это главное.
Я вообще слишком много злился, много на кого беспричинно злился. Я излишне критиковал себя и других. И как же много я ленился, как мало совершал.
И снова я вижу в своем затуманенном, больном сознании посиделки с друзьями. Но, кажется, сейчас меня опять утянет в чужой мир, и я опять окажусь в обшарпанной больнице… Но нет. Я не хочу. Дайте мне побыть с друзьями.
Я вижу, как мы все вместе сидели в каком-то баре и душевно общались. Те славные времена, когда я еще не грубил почем зря своим товарищам и не выклянчивал у них деньги. Кажется, мы спорили о кино.
– Да нет же, именно Рейнольдс и будет там сниматься.
– А я тебе говорю, нет! Он так плох был в предыдущих фильмах – ты вспомни, каким говном получился «Зеленый Фонарь». Рейнольдс просто не может быть!
– Ну конечно он, Рейнольдс! Он же как раз и в «Росомахе» появлялся… Кажись!
– Нет! Не Рейнольдс!
– Рейнольдс!
– НЕТ, НЕ РЕЙНОЛЬДС!
Я слушаю спор друзей, которые куда больше моего увлекаются кино, и, вспомнив имя актера, в попытке их передразнить начинаю сам громко вещать:
– РЕЙНОЛЬДС, РЕЙНОЛЬДС! РЕЙНОЛЬДС!
Я кричу, все кричу, и вот я вроде уже пробудился, но имя по-прежнему звенит у меня в ушах. Странно. Доктор снова подошел, как будто он меня слышит.
Но я больше не могу ничего сказать. Доктор стоит, почти не двигаясь. И, как в замедленной съемке, уголки рта, что только-только расплылись в улыбке облегчения, опускаются.
За тем, как врач медленно разворачивается, я наблюдаю сквозь смыкающиеся веки. В страну беспамятства я отправляюсь в последний раз.
* * *И вот я открываю глаза, а рядом – женщина. Кажется, я вовремя пробудился: она как раз присела, чтобы…
– Ой, а кто это у нас проснулся? Радость-то какая. Ничего, дорогой, лежи, не вставай. Я тебе почитаю.
Она раскрывает потрепанный томик на месте, заложенном закладкой, и принимается мне читать. Так странно, слова на английском, но их смысл – какой-то мой, родной. Я понимаю эти строки, как будто мне их уже читали…
«Пусть ничто не тревожит ваши сердца. Верьте в Бога и верьте в Меня.
В доме Моего Отца много комнат, и если бы это было не так, то разве Я сказал бы вам: «Я иду приготовить место для вас»?
И если сейчас Я пойду и приготовлю вам место, то после вернусь и возьму вас к Себе, чтобы и вы были там, где Я.
Вы знаете путь туда, куда Я иду».
Так забавно… Я ведь даже не сам читал, а только слушал – и уже успел так сильно устать. Слова уже воспринимались однообразным гулом, бормотанием, они для меня будто ничего не значат. А на глаза упали свинцовые капли. Веки сомкнулись навечно.
Едва способный двигаться, я запускаю руку под одеяло, ищу карман брюк. Что там? Из последних сил, сквозь грубую ткань штанины нащупываю кругляшок. И все, на что хватает моих утекающих сил, – зажать монетку в кулаке.
Перед тем как провалиться в бездну небытия, я слышу отзвук той фразы, что прочла вслух сиделка.
«Вы знаете путь туда, куда Я иду».
Эпилог
В окно бьет яркий солнечный свет. На удивление быстро поднявшись – у меня чувство, что в последний раз с такой легкостью с постели я вставал не меньше века назад, – я дохожу до окна и отодвигаю занавеску. Стоит светлый апрельский день. Приоткрыв окно, я глубоко вдыхаю запах весны – и губы сами расходятся в широкой улыбке.
Сварганиваю завтрак, завариваю кофе. И начинаю обзвон. Сообщаю родителям, что у меня по-прежнему все хорошо – я ведь изначально не планировал их мучить россказнями о своем самочувствии. Пока я говорю с ними, в сердце у меня почти нет прежней горечи. Слушаю немного об их впечатлениях от поездки, признаюсь, что очень жду их возвращения и просмотра фотографий. Папа с мамой признаются, что будут только рады. Папа. С мамой.
Звоню друзьям.
Что Женя, что Костян воспринимают новость о моем выздоровлении как нельзя открыто и добродушно. Ну разумеется Женя успевает посетовать на то, сколько времени я потратил зря, что мне стоило сразу его послушать и не лезть в эксперименты с осознанными сновидениями, но я принимаю его слова не как издевательство, а как дружескую заботу. Костян просто рад за меня – и на его расспросы о том, когда пойдем отмечать, я уклончиво отвечаю: «Да как-нибудь потом…». Да, хватит с меня алкогольных приключений. Хотя бы на пару недель. Пишу к тому же Леше и Егору, благодарю и их.
Не забываю и про проблемную коллегу Аню. Пишу ей объемное сообщение, в котором описываю то, как вижу наш конфликт, попутно подчеркивая ее сильные стороны и извиняясь за свое дурное поведение – как давнишнее, так и недавнее, – и с легким сердцем жму Enter.
Последний разговор – самый непродолжительный. И он дается, как ни странно мне в этом себе признаться, легче остальных. Я говорю, что буду скучать. Я извиняюсь за то, какими словами успел назвать ее по телефону в день расставания. Я говорю, что она сделала мне очень больно. На прощанье я желаю ей удачи и кладу трубку. Да, Катя поступила некрасиво. Но отныне и впредь я буду осознанней выбирать, как и на что мне реагировать.
Тут с улицы доносятся голоса пары девчонок:
– Ну, а чо? Чо он-то?
– Прикинь, он мне стихи читал. Есенина, что ли. Про розы, блин!
Ухмыльнувшись тому, что, по всей видимости пришла-таки весна, я закрываю окно от греха подальше от таких вот криков. Снова дохожу до кухни, наливаю еще кофе – в этот раз самую большую кружку, какую можно найти в доме.
Дохожу до компьютера, включаю его и без лишнего промедления открываю почту, где меня ждут выполненные упражнения группы Elementary. Распечатываю. И принимаюсь за проверку.
Но прежде чем погрузиться в манифест моей обновленной эффективности, я ставлю локти на стол, сцепляю ладони в замок в благодарственном жесте и шепчу:
– Спасибо, Эдгар. Спасибо.
КОНЕЦ
Март-апрель 2016-го.Декабрь 2019-го.Благодарности
Спасибо моей жене Соне за помощь с первым вариантом рукописи и за то, что не боялась говорить все так, как есть. Спасибо Диме Лагутину, талантливому
