Я вспоминаю Пигрита: он старается всегда говорить правду, даже не самую приятную. Даже если ему стыдно и больно. Может быть, он не так уж и неправ.
И вот я рассказываю об исследователях и обо всём, что произошло потом. Что меня привязали к столбу и осудили на одиночество, иными словами, на смерть. Рассказываю о клятве Высокого-Лба изгнать людей воздуха из морей и о том, как племя Серых Всадников уплыло, а Шесть-Пальцев спас меня. И о том, что мы видели во время нападения на станцию.
– Станция была построена так, чтобы автоматически посылать сигнал бедствия, если ее повредили, – объясняю я. – Люди воздуха, получившие этот сигнал, теперь знают, что на станцию напали люди воды, и поэтому наносят ответные удары. У них есть машины, в которых они могут плавать под водой и находить племена субмаринов. Они делают это, потому что под водой есть еще много других станций, и они не хотят, чтобы на них тоже напали и убили живущих там людей.
Я оглядываюсь по сторонам и вижу на лицах ужас, но мне кажется, что это мой собственный ужас отражается в них.
– Всего этого не случилось бы, – честно признаюсь я, – если бы я не рассказала Высокому-Лбу, что на станции нет оружия. Что они не смогут защититься. Иначе он бы не отважился напасть, а если бы он не напал на станцию, не произошло бы и всего того ужаса, что случился потом.
Продолжать я не могу. Мои руки вдруг становятся тяжелыми, как свинец. Я опускаю их, поднимаю глаза и жду приговора. К моему удивлению, я чувствую, что чья-то рука обнимает меня за плечи. Это Длинная-Женщина, которая до этого не удостоила меня ни взглядом, – но теперь она меня обнимает! Ко мне плывет Всегда-Смеется, в ее глазах растерянность, но ее руки тянутся меня обнять. И Полоска-на-Животе. И Поет-Красиво. И Послушный-Послушный. Все, все они подплывают, собираются вокруг меня, гладят меня, утешают.
Я сижу не двигаясь, не в силах поверить в то, что происходит. Я смотрю на Белый-Глаз, и она тоже смотрит на меня не мигая. Но вот наконец она поднимает руки и объявляет:
– На тебе нет вины. Виноват Высокий-Лоб, разрушивший постройку людей воздуха, и те, кто последовал за ним и помогал ему. Это они виноваты в несчастьях, обрушившихся на всех нас.
Она делает еще один сложный жест, которого я раньше никогда не видела, и добавляет:
– Да настигнет их гнев Великих Родителей.
Только сейчас я понимаю, что плачу. Я закрываю глаза, полностью отдаю себя обнимающим меня рукам, всё плачу и плачу и бесконечно радуюсь, что они прощают меня.
Наконец, после долгих объятий и слез, я и сама могу себя простить. Мне кажется, что с моих глаз спала пелена и я наконец стала видеть вещи такими, какие они есть: Высокий-Лоб бросил вызов охотникам, которые, должно быть, только и ждали случая, чтобы ударить по субмаринам в полную силу. Я должна как можно скорее сообщить о том, что здесь происходит, миссис Бреншоу, потому что, скорее всего, люди на берегу понятия не имеют об этой военной операции!
Я должна обсудить это с Шесть-Пальцев. Нужно, чтобы он отвез меня на ките как можно ближе к берегу, туда, где будет ловить сеть и я смогу позвонить миссис Бреншоу. Но это завтра. А сейчас уже почти темно, и я так устала после своей исповеди, что не могу даже пошевелиться.
Потом мы устраиваем Вместе-Вместе, самое прекрасное из всех, на которых я была. Звучит очень самобытная и красивая мелодия, она повторяется снова и снова. Кто-то объясняет мне: субмарины верят, что эта мелодия излечивает раненых. Мне трудно в это поверить, но, с другой стороны, я считаю любое Вместе-Вместе целебным, так что мне тут нечего возразить. Шесть-Пальцев тоже поет вместе с нами, и на какой-то миг наши взгляды встречаются. Мне снова кажется, что мы с ним сливаемся в единое целое. Но тут он отводит взгляд.
Мы поем очень долго, и даже после того, как мелодия отзвучала, нам кажется, что весь остальной мир перестал существовать, а остались только мы, наполненные покоем, миром и радостью. Давно стемнело, разговаривать уже невозможно, и мы ложимся спать как обычно: женщины и дети – тесно прижавшись друг к другу, а мужчины – вокруг них. У меня на душе очень легко, я лежу вместе со всеми и слушаю, как все постепенно затихают, а кое-кто начинает тихо посапывать.
Мы оставили все горести позади, думаю я, прежде чем погрузиться в сон. Теперь всё будет снова хорошо.
Мне кажется, я не проспала и минуты, как совсем рядом с нами раздается ужасающе громкий взрыв. Все тут же просыпаются. Паника. Мы ничего не видим и почти не можем переговариваться, мы в полной растерянности. Любое сообщение нужно передавать от одного к другому, рисуя жесты на ладонях, лицах и других частях тела – язык темноты, с которым я сталкиваюсь впервые и который с трудом понимаю.
Впрочем, это не так уж и важно, и так понятно, что речь может идти только об одном: как организовать наше бегство. За первым взрывом идут другие, они стремительно приближаются, пока мы судорожно пытаемся собрать пожитки и привязать себя к упряжи кита. Силуэты мечутся между ремнями, дотрагиваются друг до друга, считают: только бы никого не забыть! Туда, обратно, напряженное ожидание, пока силуэты снова не встречаются и не сравнивают свои цифры. Дети тихонько плачут. Ремни дергаются, когда Маленькое-Пятнышко беспокойно вздрагивает из-за очередного взрыва. Но вот наконец мы отправляемся, ремни увлекают нас за собой в темноту, в неизвестность, прочь от приближающихся взрывов.
Покоя нам больше нет. Кажется, всюду подводные лодки, взрывы, полосы вонючей воды, в которой растворены какие-то вещества, разъедающие кожу и горло. Нас преследуют везде, куда бы мы ни повернули. Мы уже не распаковываем вещи и не ставим лагерь, мы просто наскоро едим и падаем спать, всегда готовые спасаться бегством. Это едва ли можно назвать сном.
Иногда Шесть-Пальцев приходится отпустить кита, потому что он проголодался и ему нужно поохотиться. Тогда мы все сидим и трясемся в ожидании его возвращения. Сильнее всех трясусь я, потому что однажды я уже видела, как в спорной ситуации Маленькое-Пятнышко послушался зова сородичей, а не приказов своего наездника.
Дети больше не играют, они ни на миг не отходят от
