– Это с чего такой вывод? – Кажется, завтра я охрипну.

Не только потому, что ору, но и потому, что воду сделала просто ледяную. Она остужает даже самых озабоченных драконов, что не может не радовать.

– Выходи. И поговорим.

– Поговорим, но не с тобой. Позови Ленарда.

Я думала о Ленарде еще в клинике, но поняла, что говорить с ним по видео о таком точно не стоит. Я хочу убедиться, что он не убежит и не передумает, когда увидит мои глаза. Когда услышит, что я ходячая файерстанция замедленного действия.

– Только после того, как мы поговорим.

Когда Гроу такой, мне действительно хочется с ним поговорить. А еще – побиться головой о кафель, что я и делаю. Последний раз выходит особенно болезненным, ударяет даже в нос, и на глаза наворачиваются слезы.

– Я не собираюсь с тобой говорить, – отвечаю я и все-таки скольжу пальцем по панели, чтобы добавить теплой воды. – Ни сейчас. Ни потом. Ты здесь вроде как для того, чтобы справляться с моим пламенем, вот и справляйся.

Шампунь пенится на волосах, и я стараюсь сосредоточиться на его шипении.

Вдох-выдох. Вы-ы-ыдох – вдох.

Да, вот так уже лучше.

– Полотенце подашь? – интересуюсь я. – И тапочки?

– Я тебе кто?! – доносится раздраженное.

А вот это уже Гроу-классик.

– Ты мне никто. – Сейчас даже орать не приходится, потому что воду я уже выключила и теперь отжимаю волосы. – Не хочешь помогать – не вопрос.

Я снимаю матовость, открываю дверцу и шлепаю мокрыми ногами за полотенцем и одноразовыми тапочками. Драконица во мне дергается, но я нарочно прохожу так близко от Гроу, как только могу. Знаешь ли, зверюга, в этом доме рулю я, и так будет всегда. Иначе мы с тобой не подружимся.

Дрожь идет по телу, когда я вытираюсь, позволяя капелькам с волос бежать по спине и ягодицам. Эта дрожь разогревает, как и ввинчивающийся мне между лопаток взгляд. Ну да, точно между лопаток.

Слышу сдавленный хриплый вздох, после чего Гроу все-таки проносится мимо меня, как флайс под инерционным ускорением. Меня окатывает пламенем, а следом – звериной сутью, и моя тут же радостно рвется за ней.

– Сидеть, – мрачно говорю я. – Трахаемся только с теми, кого я одобрю. Этот – категорическое нет.

«Категорическое нет» что-то разбил. Случайно, разумеется.

Я выхожу из ванной после очередной глубокой продышки и вижу, что Гроу сидит на диване. Что там разбилось, становится понятно, когда я смотрю на вмятину в стене, а потом на его пальцы со сбитыми костяшками.

– Ого, – говорю я. – Больно, наверное.

Он мрачно смотрит на меня, а я прохожу в спальню (у него двухкомнатный номер, в котором сейчас все двери нараспашку). Одеваюсь, достаю мобильный, когда слышу из-за спины:

– Танни, прости меня.

– Для начала давай определимся за что, – говорю я и поворачиваюсь к нему лицом.

Вот зря, потому что это бесшумно двигающееся наблообразное уже успело подойти ближе.

– Но совсем для начала давай определим дистанцию. Три метра.

– Три метра?

Мне даже интересно, какой у него в голове мыслительный процесс.

– Я хотела сказать десять, но поняла, что тебе достаточно сложно будет успеть меня спасти, если нас будут разделять десять метров.

Он смотрит на меня так, будто я несу несусветную чушь.

Потом делает шаг, я отступаю и поднимаю телефон.

– Еще один – и я звоню Леоне, чтобы она заменила мне няньку.

Гроу словно на стену натыкается, потом рычит:

– Я тебе не нянька, Ладэ!

– Ладно, – соглашаюсь я. – Нянь.

– Почему ты не можешь просто меня выслушать?!

– А почему ты не мог просто мне обо всем рассказать?! – огрызаюсь я.

– Потому что я никогда не думал ни о чьих чувствах. У меня в жизни не было тех, о ком надо было думать.

– Поздравляю! – почему-то выходит совсем не празднично. – Теперь их у тебя опять больше нет.

Гроу перехватывает меня за локоть.

– Не отворачивайся от меня. Пожалуйста.

Если бы наше с ним общение было видом спорта вроде гратхэнда, это был бы запрещенный прием и однозначное удаление с поля. Сразу.

Сейчас я просто выдергиваю локоть и складываю руки на груди.

– Давай разберемся. Когда ты не думал о моих чувствах, потому что у тебя в жизни не было тех, о ком надо было думать, все было отлично. Когда ты говорил о том, что я убила своего ребенка перед всеми, кто собрался в конференц-зале, – тоже. Что изменилось сейчас?!

Ответить он не успевает, потому что я продолжаю:

– Давай я тебе скажу что. Я больше не Танни-девочка-о-которую-можно-вытирать-ноги, я теперь иртханесса, и, судя по звукам, которые внутри меня издает драконоособь, гораздо мощнее Сибриллы. Разумеется, теперь можно подумать и о моих чувствах и подержаться за мою задницу, правильно? Главное – правильно подготовить СМИ, например, Сибрилла закрутит роман с Рихтом, а ты переключишься на меня. Ну или ты закрутишь роман со мной, а она переключится на Рихта. Поклонницы вашей пары будут писать нам с Рихтом гадости в соцсетях, а мы будем мило улыбаться и позировать на камеру.

– Ты все это так видишь, Танни? – Гроу прищурился.

Я развела руками:

– Не знаю. Я не представляю, как все видеть и во что верить. Когда-то я верила тебе, Гроу. Сейчас – нет. Я не уверена даже, что ты не согласился на все это просто потому, что тебе нужна дополнительная пиар-кампания для выборов или к фильму.

– Я начал с тобой встречаться, Танни, задолго до того, как ты стала иртханессой.

– Начал и кончил, – шиплю я.

Потому что отчетливо вспоминаю это его: «Но с тобой я хочу попробовать».

– И если ты не помнишь, до того, как началась вся эта задница, я был с тобой.

– Какое счастье!

– Для меня – да, – цедит он. – Для меня – счастье, Танни. А для тебя?

Удалить с поля?! Да его необходимо дисквалифицировать!

Мне надо что-то сказать, но я молчу. И он молчит тоже, по крайней мере, пока смотрит на меня. Не знаю, что Гроу там усмотрел на моем лице, но взгляд его скользит по моим губам (я это чувствую, когда они начинают гореть), поднимается выше. Теперь мы смотрим друг другу в глаза, и от этого возникает какое-то странное чувство. Раньше меня бросало в жар или в холод, сейчас волоски на коже становятся дыбом, в груди рождается какое-то мягкое рычание.

– У меня не было серьезных отношений до тебя, – упрямо повторяет он. – Нельзя научиться отношениям за один день, Танни. Нельзя все время поступать правильно и не ошибаться.

Дисквалифицировать на всю оставшуюся жизнь.

– Знаешь, – говорю я, – не ошибаться, конечно, нельзя. Но намеренно делать больно близким – точно не стоит.

Я очень хорошо помню, что пережила, когда смотрела на разбитое стекло планшета, перечеркивающее его лицо.

– Потому что близких потом может не стать. – Пусть это будет мой запрещенный прием. – И не только физически. Не все можно простить, Гроу. Не все и не всегда. Поэтому мой ответ – нет. Нет, я тебя не прощаю, и нет, между нами ничего не будет. Мы расстанемся здесь, в Лархарре, и я никогда больше о тебе не вспомню. Потому что, когда я рыдала в подушку после твоих слов, когда я выдирала по частям свое сердце, чтобы вместе