– Все хорошо. Пожалуй, я бы рекомендовал вам…
– Свалите. – Голос Гроу врывается в несостоявшуюся рекомендацию, но он тут же поправляется: – Я хотел сказать, оставьте нас одних ради первых драконов.
Врач поджимает губы и кивает:
– Я сообщу родным о вашем состоянии.
Он выходит прежде, чем я успеваю поинтересоваться, каким родным и что именно он сообщит, а Гроу уже шагает ко мне. Это как будто снимает заморозку, потому что я выставляю руку вперед и говорю хрипло:
– Не подходи.
– Ты серьезно думаешь, что я остановлюсь? – интересуется он и садится рядом со мной на постель. Я бы могла отползти, больничная койка широкая, но тогда я потяну все датчики, и придется опять слушать верещание аппаратов. Да и потом, отползти – это очередной побег, а мне надоело бегать. – Леона здесь. Халлоран тоже. Я выставил их из палаты, чтобы остаться с тобой, чтобы быть с тобой, когда ты проснешься. Думаешь, меня остановит твое «не подходи»?
– А что тебя остановит? – спрашиваю я и складываю руки на груди.
– Ничего. – Он смотрит на меня, наверное, в самое сердце.
Я же пытаюсь на него не смотреть. То есть смотреть, но не видеть: знакомый изгиб губ, резкий подбородок, глаза, в которых и тонула и сгорала.
– Гроу, серьезно. Ты собираешься жениться на Сибрилле. Ты думаешь, что…
– Танни, серьезно, ты веришь в то, что я собираюсь жениться на Сибрилле? – Он по-прежнему смотрит мне прямо в глаза, но я не отвожу взгляд.
В общем-то выдержать мне надо совсем немного: всего-навсего этот разговор. Теперь, когда я знаю, что ребенок жив, я смогу выдержать даже десять таких разговоров. Наверное.
– СМИ были очень убедительны, – хмыкаю я.
– СМИ никогда не говорят правду.
– Прискорбно.
– Танни. – Он пытается снова взять меня за руку, но я сую их под мышки, пусть попробует достать оттуда. – В Мэйстоне, когда Леона рассказала мне про все это дерьмо, когда мы не знали, откуда еще ждать удара, я здорово испугался. Я в жизни ничего не боялся, Танни, но за тебя испугался, когда понял, что не могу тебя защитить. У нас был выбор: посадить тебя в Скай Стрим и закрыть тему съемок или… так. Я решил, что так будет лучше.
– О, – сказала я. – Ты решил. Ну, раз ты решил, значит, так действительно лучше.
Его глаза потемнели еще больше, а я все продолжала в них смотреть. Или смотреться, потому что если у меня получится долго смотреть и не чувствовать, как все внутри дрожит, значит, я больше не гроузависимая.
– Я хотел тебя защитить.
– Защитил? – Сама не ожидала, что это выйдет так язвительно. А то, что мне вдруг до одури захотелось коснуться кровоподтека на его скуле, мягко скользнуть пальцами, чтобы стереть его боль, – так это точно последствия препаратов, не иначе.
– Танни, это нечестно, – говорит он.
– Нечестно? Нечестно было говорить, что я тебе не сдалась, – я сжимаю пальцы под мышками, чтобы запереть вновь проснувшиеся чувства и воспоминания о том кошмаре, – нечестно было объявлять о помолвке с Сибриллой и лапать ее за задницу. А это – так, суровая правда жизни.
Гроу наклоняется ко мне, но я хватаю пульт вызова врача.
– Не-а, – говорю я. – Даже не думай. Ты потерял право меня хватать, когда сказал, что между нами все кончено.
Его брови сходятся, меня обжигает знакомым огнем.
– Я не откажусь от тебя, Танни.
И прежде чем я успеваю ответить, резко подается вперед и целует.
Вот это – совершенно точно нечестно, потому что мое тело помнит прикосновение этих губ и мгновенно отзывается так остро, так яростно, так болезненно-нежно, что мне стоит немалых усилий выдернуть себя из этого поцелуя до ответа.
Я отрываюсь от него резко, на миг словно теряю связь с реальностью. И с собой. Потому что другая я все еще чувствует его губы на своих, позволяя Гроу раскрывать мой рот, снова и снова делать меня своей, но другая я осталась в прошлом.
– Знаешь, – говорю я, – если бы ты мне позвонил через пару дней после того трюка и сказал, что это вообще такое было… если бы тебе хватило смелости сказать мне в лицо, что нам придется переждать опасную ситуацию в разных странах, что, может быть, мы не увидимся полгода… или год, сейчас все было бы по-другому.
Я качаю головой, закусив губу, а руки под мышками, наверное, станут моим жестом на ближайшие пару-тройку дней. Потому что телу не объяснишь, что вот это вот тело напротив трогать нельзя. Что к нему вообще нельзя приближаться, нельзя позволять себе его чувствовать так отчаянно, каждой клеточкой, стремящейся слиться с ним.
– В отличие от тебя, у меня хватает сил и совести сказать тебе в глаза, что все кончено. Все кончено, Гроу, понимаешь? Нас больше нет.
Когда я произношу эти слова, что-то внутри отзывается яростным, животным протестом. Точно такой же я вижу в его глазах, располосованных вертикальным зрачком. Помимо протеста, в них боль, отчаяние, знакомая до дрожи злость и нежелание принимать очевидное. В ту минуту, когда он снова рывком подается ко мне, я выбрасываю руку вперед. От удара в кончики пальцев слегка пружинит, и прикосновение к его груди отзывается во мне дикой странностью: желанием впиться в резкий изгиб губ новым, яростным поцелуем.
К счастью, именно в эту минуту открывается дверь.
– Л-л-леона…
Никогда не думала, что мелодичное, мягкое имя сестры можно так прорычать.
Она смотрит на меня, потом на него. На мою вытянутую руку, разделяющую нас, а потом сухо произносит:
– Я дала тебе достаточно времени, Джерман. Сейчас нам с сестрой нужно поговорить.
– Да, Джерман, – сказала я. – Тебе пора. Сибрилла не дремлет, а вам еще свадебные приглашения рассылать.
Он отвлекся на Леону, и мне вполне хватило этого секундного замешательства, чтобы с силой спихнуть Гроу с постели. Вот чего я откровенно не ожидала, так это того, что он натурально с нее слетит, почти свалится. Все-таки удержавшись на ногах и выпрямившись, Гроу посмотрел на меня так многообещающе, что я мысленно увеличила расстояние с трех метров до десяти. Пока что мысленно.
И сказала, очаровательно улыбнувшись:
– Пока! Присутствовать не обещаю, но пришлю вам подарок.
Гроу все-таки вымело из моей палаты (к явному моему облегчению), зато осталась другая проблема. То есть Леона. С ней мне тоже совершенно не хотелось говорить.
– Ты появляешься в моей жизни исключительно после того, как я побываю при смерти, – заметила я. – Наверное, я бы хотела, чтобы мы с тобой подольше не виделись.
Лицо первой леди на миг дрогнуло, но тут же снова было прикрыто
