– В больницу, – донесся издалека голос Рона. – Ей нужно в больницу.
– Не поможет, – процедил Гроу, укачивая меня на руках.
– Гранхарсен…
– Не поможет! – Он рыкнул так, что я подпрыгнула в его руках и поинтересовалась:
– Чего орешь?
Гроу посмотрел на меня расширившимися глазами, в которых вертикальные зрачки тонули в зеленом пламени.
– Поможет другое, – сказал он. – Переливание. Если найти иртхана с нужной группой крови.
– У нее пустынный огонь, – уточнил Рон.
– Не важно.
Я взмыла ввысь.
– Все будет хорошо, – пообещал Гроу, глядя мне в глаза. – Слышишь, Танни?
– Я тебе не верю.
– Все будет хорошо, – повторил Рон.
Да, это точно был он, рядом со мной.
И я бы поверила, но в эту минуту меня в очередной раз накрыло огнем. Он был повсюду, втекал в меня из каждой капельки палящего воздуха, попытка вдохнуть закончилась тем, что легкие словно сдавила раскаленная рука. Когда Гроу крепче прижал меня к себе, я вцепилась в него, игнорируя тот факт, что он глюк. Глюк неожиданно сдавленно вдохнул, а после поинтересовался:
– Танни, какая у тебя группа крови?
– Вторая, – выдавила я. – Кажется.
– Кажется?!
– У меня вторая! – рявкнул Рон.
– Вы рехнулись!
– Мы не довезем ее до больницы. Она сгорит.
Это сказал Гроу, и сказал так – надломленно и болезненно-страшно, что я вдруг поняла: это не бред. Это не бред, он действительно откуда-то взялся в этой пустоши, а я действительно сгораю в огне, который в меня заливал Тергран.
Пустыня, лица съемочной группы и звездное небо проплывали надо мной, мерно покачиваясь. Я все еще летела, но летела какими-то рывками, подпрыгивая. То, что меня по-прежнему прижимают к груди, даже не сразу поняла. Только когда попыталась приподнять тяжелую голову, напоминающую перевернутую кастрюльку с кипящим супом, у которой вот-вот сорвет крышечку, услышала рычание:
– Не дергайся!
Очень хотелось, можно подумать.
«Кажется, в пустыне нехило так разогрело», – подумалось мне. Потому что запрокинутое лицо горело, как если бы я перележала на пляже в Зингсприде в полдень. Руки Гроу и его каменная грудь тоже казались раскаленными до той минуты, пока темное небо не сменилось невысоким светлым потолком, а жар прохладой. Она обтекала пылающую кожу, под спиной тоже было что-то прохладное, и эта прохлада втекала в меня сквозь поры.
Хорошо-то как…
Вместо Гроу перед глазами возникло лицо другого мужчины. Ненадолго. Потом лицо сменилось лысиной и плечами, судя по белому халату, медика.
– Эсса Ладэ… Эсса Ладэ, вы меня слышите?!
– Гроу, – позвала я, и медика тут же оттеснили в сторону под недовольное:
– Вы мешаете мне работать!
– Я не хочу умирать, – сказала я. – И его убивать я тоже не хотела.
– Я знаю, – процедил он. – Я знаю, Танни. Ты не умрешь.
– Местр Гранхарсен! Вы мне мешаете.
– Вечно ты врешь, – сказала я и улыбнулась. По щекам текли слезы и сразу же испарялись. – Ты обещал, что мы будем вместе его воспитывать.
– Мы будем, – хрипло выдохнул он. – Вместе.
Уже не будем.
Я знала, что не переживу эту ночь, и знала, что должна сказать ему все, что сейчас чувствую, но Гроу уже отодвинули в сторону. Я чувствовала его пальцы, сжимающие мою руку: ту, которая стала проводником огня в мое тело, а вот укола даже не почувствовала. Ледяной воздух обтекал горящую меня, и сейчас было даже все равно, что Сибрилла станет его женой (потому что очень эгоистично просить кого-то любить тебя вечно, если ты умираешь). Эта странная мысль посетила меня в ту минуту, когда в меня хлынуло уже другое пламя, гораздо более мягкое.
Оно текло по венам, смешиваясь с выжигающим огнем, вымывая из меня остатки страха и дрожь. Я цеплялась за руку, за сильные знакомые пальцы, и хотя я не могла его видеть, я не хотела их отпускать. Не хотела, но мои разжались сами.
И я упала в глубокую бесконечную темноту.
Глава 10
Айоридж, Лархарра
Великую вещь в свое время изобрел один выдающийся ученый, тезка нашего Бирека. Бирек Энгерманн, между прочим, из Ферверна (там до чешуи умных мужиков было) придумал восстановительные гибернационные капсулы, в которых происходит полная перезагрузка организма, пережившего даже самый серьезный стресс. Ну или вливание огонька, если можно так выразиться.
О-го-нек.
Эта мысль выбрасывает меня на поверхность из всех прочих, в частности, о Биреке Энгерманне (если бы не он, как бы я вообще потом пришла в себя так быстро), но еще быстрее выбрасывает ощущение пальцев на моей руке. То есть когда я там, в пустоши, проваливалась в никуда, это было нормально, а сейчас…
Широко распахиваю глаза: Гроу спит на моей постели. То есть не на моей постели, он спит в кресле и умудрился сползти небритой физиономией на больничную постель, та сторона лица, которая видна, – сплошной синяк, если можно так выразиться, скула рассечена, и на ней швы. У иртханов по идее не должно оставаться шрамов, особенно если их тоже запихнуть в гибернационную капсулу, это я отмечаю автоматически. Равно как и то, что его ладонь накрывает мою, а потом я подскакиваю вместе с кучей датчиков, которые на меня налепили.
Аппарат ругается звучным писком, Гроу открывает глаза и, наткнувшись на мой взгляд, резко поднимается. Правда, руку мою не выпускает, как будто его приклеили.
– Прости, вырубился…
– Он умер, да? – спрашиваю через силу, потому что у меня сдавливает горло.
Странно, что у меня вообще хватает сил об этом спросить, и рука (та, что свободна) неосознанно тянется к животу. Ответить Гроу не успевает, потому что в палату входит врач.
– Ферн Гранхарсен, могу я попросить вас выйти?
– Набла с два.
– Так я и думал. – Врач смотрит на меня и поправляет очки. – Эсса Ладэ, давайте знакомиться. Эльгерд Вангсторн, ваш лечащий врач. Как вы себя чувствуете?
Паршиво. Я чувствую себя паршиво, потому что, так же как Теарин, не могу почувствовать своего ребенка. Руки холодеют еще сильнее, я выдергиваю вторую из захвата Гроу и обнимаю себя.
– Эсса Ладэ?
– Танни. – Гроу тянется ко мне, но я отшатываюсь.
– Эсса Ладэ, поговорите со мной. – Врач приближается. – Мне нужно понять, как вы себя чувствуете.
– Я жива.
Это единственное, на что меня сейчас хватает.
– Что ж, это определенно радует, не так ли? – Он склоняется надо мной и достает наблов фонарик. Этот наблов фонарик я запомнила в той больнице, у того доктора, который через пять минут скажет мне, что я беременна, а этот… ровно через столько же скажет, что нет.
Пять минут – это слишком долго, мне нужно понять, что его нет, сейчас и учиться с этим справляться. Пусть все внутри вопит о том, что не надо этого делать, что пока у меня есть надежда, а потом не станет даже ее, я смотрю на врача и четко произношу:
– Мой ребенок погиб.
Это даже не вопрос. Утверждение.
– Что? – Он хмурится.
Я была беременна, хочется орать мне. Я была беременна, вы что, даже этого не уловили?! Но прежде чем я действительно начну на него кричать, он говорит:
– С вашим ребенком все в порядке.
– Что? – теперь уже переспрашиваю я.
– С вашим ребенком все в порядке, – произносит он, – а теперь позвольте мне…
Я не хочу ему ничего позволять,
