Наконец я выбежал за дверь и оказался на низком каменном крыльце. Кстати, я ошибся — тут был не дождь, а самый настоящий ливень: серая стена воды преградила мне путь, с яростным шипением стуча по мощёной дороге прямо у моих ног. Я стоял под козырьком, так что капли не попадали на меня, а лишь создавали непроглядную завесу прямо передо мной. В следующий миг я услышал натужный скрежет метала, сквозь пелену дождя ко мне быстро приближалась огромная тёмная фигура, я хотел было рвануть в сторону, но в тот же миг что-то с нечеловеческой силой ударило меня в грудь, и я полетел назад. Ударившись затылком о стену или, возможно, об дверной косяк, я потерял сознание…
***
— Он до сих пор жив? — удивился один из воинов стоящий возле человека, висевшего на высоком четырёхметровом кресте. Его ладони и ступни были пробиты железными гвоздями и привязаны к деревянному распятью верёвками, удерживая его тело. Человек на кресте смотрел в даль, словно ожидая кого-то. Казалось, он не обращал никакого внимание ни на воинов, ходящих внизу у его ног, ни на увечья, нанесённые его конечностям, ни на нещадно палящее солнце, жарящее его кожу.
На этом холме, стоящем неподалеку от города с небольшими одноэтажными, покрытыми глиной, домами, кроме креста, на котором висел человек, стояло ещё пять таких же, но сейчас они были пусты.
— Отец, — вдруг заговорил человек, обращаясь к небу. Голос его был спокоен, а взгляд устремился в безоблачное небо, — неужели ты не придёшь и сейчас? Ты оставил меня, своего сына, сходить с ума от проклятья, которым ты наказал меня — ребёнка, не имевшего никакой вины ни перед тобой, ни перед кем-либо ещё. Ты позволил матери страдать, в бессилии наблюдая, как её сын пытается ужиться с тем, с чем ужиться невозможно…
— Закрой свой рот! — проревел один из воинов, поднимая копьё. — Ты висишь тут пятый день, поганая мразь! Тебе давно пора подохнуть, чтобы мы смогли снять тебя с этого чёртова креста, бросить в яму к другим отбросам, и отправиться, наконец, по домам!
— Но вопреки всему, я научился жить с оставленным тобою проклятьем, — продолжил говорить человек на кресте, не обращая никакого внимания на злобно кричавшего на него воина. — Я пытался обратить его в дар. Пытался помогать другим. Пытался изменить этот мир к лучшему. Но как бы я ни старался, этот дар вновь и вновь оборачивался проклятьем…
— Я с кем тут вообще разговариваю?! — возмутился воин. — Думаешь, если тебя уже распяли, то я не смогу сделать твой день ещё хуже, и меня можно игнорировать?!
С этими словами он резким движением вонзил острие своего копья в живот висящего на кресте человека.
Человек на кресте закричал. Но это не был крик боли — скорее вопль бессильной ярости. Его взгляд был всё так же устремлён в небо. В глазах стояли слезы.
— Ну что ж, отец… — человек на кресте закрыл глаза, чтобы остановить поток хлынувших из них слёз. — Я не оставлю попыток обернуть своё проклятье благом для каждого существа, живущего на свете… И я никогда не перестану искать тебя… Пусть я не нужен тебе, как и все они не нужны тебе тоже, но я найду тебя и получу ответы…
В следующий миг воины почти одновременно отшатнулись от креста. Багровая кровь, ручьями льющаяся из раны висевшего на кресте человека, вдруг уступила место белой жидкости. Сначала она текла так же, как и кровь, но вскоре один ручеёк потёк вверх по груди человека, вопреки законам физики. Затем к нему присоединился ещё один, а потом появлялись всё новые и новые, растекаясь во все стороны и окрашивая тело человека в причудливый белый цвет, который был скорее белой пустотой, нежели просто белым цветом: он убирал все изъяны кожи, все мелкие черты, все детали, но при этом, каким-то невообразимым образом, оставлял основные формы объектов отлично различимыми человеческим глазом… Вскоре белый цвет перекинулся на крест за спиной человека, а затем, достигнув земли, устремился в сторону воинов, и ещё через несколько секунд их испуганные крики сменились истошными воплями нестерпимой боли…
***
— Эй, любезный! — услышал я чей-то голос.
Голова страшно болела. Пронзительный металлический скрежет, появившийся вместе с незнакомым голосом, отражался неприятной вибрацией в моих висках. Чёрт возьми, меня уже второй раз за день бьют тогда, когда я этого не ожидаю: я знал, что Старый Город опасное место, но если бы мне сказали, что тут меня будут избивать до потери сознания за каждую сотню пройденных метров… Я бы настоял на удвоении аванса…
Кто-то с силой толкнул меня в плечо. Я не мог заставить себя открыть глаза и теперь — слишком уж болела голова, да и едва ли по ту сторону век меня ждёт что-то приятное…
Последовал увесистый удар в грудь чем-то твёрдым и явно тяжёлым. От него у меня спёрло дыхание.
Так… Сначала будили голосом, потом толкали, теперь вот от всей души врезали чем-то… Я никогда не был слишком уж тупым, так что сразу разглядел в этих событиях некую геометрическую прогрессию, и пришёл к выводу, что следующая попытка привести меня в чувство закончится если не моей смертью, то как минимум переломом пары-тройки костей.
Взвесив все преимущества смерти против того, что может ждать меня в дальнейшей жизни, я понял, что не могу умереть, так и не узнав, что за хренота издаёт этот мерзкий скрип, от которого у меня съёживаются глаза в глазницах…
В общем, я сделал над собой титаническое усилие и поднял «шторы», позволив этому жуткому неприветливому миру потоком хлынуть в умиротворяющую тьму моего сознания, неся с собой безрадостные перспективы одной лишь боли и новых страданий.
Сначала я решил, что надо мной возвышалась какая-то самодельная шаговая машина высотой с дом. Но в тот момент я почему-то считал, что я стою на ногах. Как только я осознал, что на самом деле я, словно пьяная блудница после тяжёлой ночной смены в графском загородном поместье, распластался на каменном крыльце — мой разум провёл необходимые перерасчёты и уменьшил «шаговую машину размером с дом» до роста очень высокого человека.
Но человека не простого. Этот человек был облачён в самодельную броню на мышечном усилении: грубо скованная бесформенная тяжёлая кираса, кривые куски проржавевшего металла небрежно и совершенно бесталанно скреплены по какой-то кустарной технологии в защитный, отдалённо напоминающий по форме прямоугольник, шлем с мутным исцарапанным