Он сажает меня на один из металлических стульев, которые я держу для гостей. Я заменил диван, не хотел, чтобы людям было комфортно в моем рабочем месте отвлекать меня. Он встает за спиной:

— Вытяни руки за стулом.

Я подчиняюсь и чувствую металлический жесткий зажим. Давненько не чувствовал этого. Но тогда не так сжимало кишки. Я слышу писк летучих мышей в деревьях.

Потом он достает длинную веревку и я думаю: этот уебок хочет отомстить. Но он просто обматывает меня, привязывает к стулу. Направляется к двери. Я готов закричать: хватай ебаных детей и беги нахуй, сейчас, но он поворачивается ко мне, его глаза не видны в тени. В этой темноте я вижу его губы, плотно сжатые:

— Не двигайся, блять, и не кричи, или ты услышишь выстрелы. Я гарантирую это.

И он уходит. Летучие мыши затихают. Удивительно, как быстро они успокоились. Это самая сложная часть. Каждое ебаное волокно во мне хочет прорычать предупреждение, но этот уебок правда готов стрелять. Я думаю о маленьких девочках, которые лежат мертвые, безжизненные, в крови, изрешеченные пулями. Мел тоже. Мои ножи — рядом с верстаком, прикреплены к стене магнитной линией. Начинаю двигать стул в ту сторону. Внезапно слышу напряженный шепот и думаю: не позволяй пизде дойти до точки, где он не оставит себе вариантов и застрелит тебя. Спаси нас для ебаной мести. Потом, спасибо, блять, он вернулся с Мелани. Ее руки за спиной — в наручниках, но, кажется, она не ранена. Слезы текут по ее щекам, когда она смотрит на меня умоляюще и шокировано. Я ничего не могу поделать, кроме концентрации на своем ебаном дыхании. Ее сажают на такой же стул, как и мой. Я могу только позорно смотреть на то, что я не могу защитить ее и детей.

Этот пидор Хэмми Хомяк стоит в дверном проходе с оружием, наставленным на нас. Во взгляде блеск сконцентрированного человека, готового убить любого, кто встанет между ним и его жертвой. Мел мягко умоляет его, держа свой голос твердо и профессионально:

— Пожалуйста, не вреди детям...

— Все зависит от тебя, — огрызается он, двигаясь к нам.

Сложно на это смотреть. Я не смогу остановить пулю, но я поймаю пулю за них.

— Не впутывай ее и детей, — говорю я ему, пытаясь встать со стула. — Это между мной и тобой.

Смешно, но я слышу крик Мел прежде, чем чувствую боль:

— Нет, пожалуйста! — вопит она, когда пидор бьет меня прикладом пистолета в челюсть, а потом толкает вниз.

— Не разбуди детей, — говорит мудак, это звучит как угроза. — Теперь ты, — он смотрит на меня, — скажи этой тупой ебаной шлюхе все о человеке, за которого она вышла замуж!

Я молчу. Смотрю на вентилятор на потолке. Потом на бетонный пол. Чувствую ножи позади нас, с молотками, заточками, и другими инструментами для скульптур.

— Скажи ей!

— Гарри, пожалуйста, — умоляет Мел, пока я смотрю на инструменты на стене, канистру с бензином и ацетоновую горелку со стороны. — Необязательно все должно быть так, — говорит она, задыхаясь. — Ты говорил, что волнуешься обо мне! Ты так волнуешься обо всех? — и она сдерживается, пытаясь контролировать себя. Страх практически подавляет ее.

— Я думал, ты сильная, — усмехается он, расхаживая взад и вперед перед нами, — с характером заносчивой суки. Но я ошибался. Ты слабая и мягкая. Легкая нажива для таких злых ублюдков, как этот подонок, — он указывает на меня. — Этот мудак проник в мой дом! Пытался убить меня! Пытался, блять, повесить меня на шланге! Моем садовом шланге! Ты рассказывал ей об этом? — он нагибается и кричит мне в лицо: — ТЫ РАССКАЗЫВАЛ?!

Я чувствую его харчок на моей щеке.

— Что? Ты фантазируешь, друг, — я верчу головой. — Аутоасфиксиофилия, не так ли? Дрочишь, да?

— СКАЖИ ЕЙ! — и снова бьет меня в лицо пистолетом. Я чувствую хруст в щеке.

Дыши...

Боль никогда не волновала меня. Это просто ощущение. Ты можешь изгнать боль. Глаза, зубы и яйца сохранить сложнее, но я смогу.

Мел снова кричит:

— Нет, Гарри, пожалуйста!

Разноцветные звезды танцуют перед глазами. Я пытаюсь проморгаться, пока я фокусируюсь на мудаке.

— Когда-нибудь пробовал DMT?

— Ты, завали ебало!

— Друг нам давал, — объясняю я, — сказал, что будет невероятный трип. Сказал, что как художник я должен испытать это.

Он смотрит на Мел, потом снова на меня:

— Я, блять, предупреждаю тебя...

— Мне особо никогда не нравились наркотики. Алкоголь, да, звучит, — улыбаюсь ему, — немного кокса. Но это я особо не могу назвать наркотиком...

— Гарри! Пожалуйста! — кричит Мел. — Это безумие! У нас спят две маленькие девочки! Нам нужно решить это!

Мусор смеется ей в лицо, уебок:

— Что ты можешь решить? Ты, которая не может даже увидеть за какого хуилу вышла замуж! Я любил тебя. Хотел быть с тобой, — говорит он с тупой усмешкой. — Сейчас? Сейчас мне тебя жаль. Мне жаль бесполезную, жалкую шлюху, которой ты стала!

Я, блять, ненавижу, когда какие-то американские мудилы называют девушек шлюхами. Это дерьмо, блять, оскорбительно. Кровь стекает вниз по горлу, пока я пытаюсь дышать ровно и вдыхаю через нос. Сладкий тихоокеанский воздух проходит через металлический запах.

— Немного грустно, друг.

— Что?

— Ты не можешь любить того, кто не любит тебя. Это не любовь, а просто ебаная бессмысленная болезнь в голове. С тобой не все в порядке, приятель, — говорю я, — полечись. Это не должно так закончиться.

— Джим, нет, пожалуйста... — Мел умоляет меня быть тише и позволить ей говорить.

— Ты?! Ты называешь меня, блять, больным? Ты?!

— Слушай, — говорю я ему, и мне не нравится, как Мел смотрит на нас, будто она поверила этому психу, — делай, что хочешь со мной, но оставь их — Мел и детей. Они не проблема. Ты всегда хотел убрать меня с дороги. Сделай это.

— Джим, нет! — визжит Мелани, привлекая внимание Хэмми снова к себе.

— Слишком поздно для этого, — говорит ей уебок, а потом снова поворачивается ко мне. — Ты расскажешь ей. Расскажи, что ты сделал! Кувер! Сантьяго! Расскажи ей о них! Расскажи, кто ты!

Я сойду в ебаную могилу до того, как сдам себя Мел насчет убийства тех двух насильников:

— Рассказать ей что, ты, ебаный даун?

Он прыгает вперед и прикладом разбивает мне нос. Молния жгучей боли стреляет в центр мозга. Охуительно чувствуется. Большинство мудил чувствовало бы тошноту в