— Барышня, да что же это? Дурно вам? Воды принести?

«Мне хорошо», — хотела было произнести Анна, но у неё хватило сил лишь сонно улыбнуться. Горничная испуганно вгляделась в неё и выскочила из комнаты. Некоторое время ничего не было слышно, затем послышались шаги, снова приглушённо зазвучал её тревожный голос: «Никак, дурно ей, захворала барышня моя! Говорить не может! Князь, извольте глянуть, надо бы хоть виски ей смочить?.. За доктором послать?»

Прохладная рука коснулась запястья Анны, щупая пульс, затем кто-то провёл влажной тканью по её лбу и вискам. «Бегите, Люба, скорее за доктором!» — приказал мужской голос спокойно и властно. Князь Полоцкий. И чего он опять лезет не в своё дело?

— Оставьте меня… — заплетающимся языком проговорила Анна. — Всё хорошо… Князь… Спасибо, что навестили…

Полоцкий снова взял её за руку; его пальцы оказались ледяными и какими-то неприятно-жёсткими; Анна попыталась высвободиться, но ничего не получилось.

— Анна Алексеевна принимала какие-то снадобья?

— Нет, ваше сиятельство, они с Еленой Алексеевной сегодня изволили по магазинам ходить, потом в кондитерской кофей пили. Барышня довольная вернулась, обнова вот у неё…

— Люба, скорее, надо позвать доктора! — перебил Полоцкий. — Боюсь, Анна Алексеевна в плохом состоянии!

Горничная не возразила ни словом — лишь на лестнице зазвучала дробь быстрых шагов. Ну, когда же они оставят её в покое?

— Анна Алексеевна! Анна Алексеевна, вы меня слышите?!

* * *

Всеслав мог поклясться, что состояние Анны напоминало сильное опьянение или же маковый дурман. Но как графиня Левашёва могла подвергнуться воздействию подобного вещества, если целое утро ходила с сестрицей по магазинам?

Анна бессмысленно улыбалась, взор её блуждал по комнате, ни на чём надолго не останавливаясь. Всеслав ещё раз смочил её виски; похоже, лихорадки не было, графиня не задыхалась, не дрожала в ознобе.

— Анна Алексеевна, вы не могли бы встать?

Тщетно; Анна попыталась было пошевелиться, но сразу прекратила свои попытки.

— Ос… Оставьте же меня, князь… С-спасибо вам за всё. Мне так хорошо… Тепло. Я будто цветок… Я — роза…

Всеслав содрогнулся. Дьявол, а вот если бы он не завернул к Левашёвым сегодня? С того случая на охоте они с Анной не виделись, зато ему пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы не выпускать её из виду. Несколько дней он подъезжал к дому графа Левашёва в экипаже и выжидал, пока домочадцы Анны разъедутся. Он очень не хотел, чтобы при их разговоре с графиней присутствовали её мачеха или сестра — тогда всё окажется бесполезно.

И вот сегодня ему, кажется, повезло оказаться здесь вовремя: состояние Анны выглядит совершенно не натурально — значит, кто-то опять покушался на неё!

Всеслав снова ощупал её лоб. Под руку ему попался шнурок с какой-то подвеской; Полоцкий с досадой попытался сдёрнуть его. Не тут-то было: украшение оказалось намертво закреплённым вокруг головы Анны. Опасаясь сделать графине больно, Всеслав попытался аккуратно разорвать кажущееся таким непрочным плетение шерстяных нитей — и не смог.

Тогда он пошарил глазами вокруг себя: рядом на столике лежало вышивание, нитки, пяльцы. Нашлись там и маленькие серебряные ножницы; но и с их помощью Всеслав не смог справиться с проклятым шнуром.

Он выругался вполголоса и достал небольшой кинжал, спрятанный под сюртуком — князь Полоцкий не привык выходить безоружным. Однако, как и следовало ожидать, лезвие кинжала оказалось бессильно.

Всеслав уже не сомневался, что дело именно в этой красивой, изящной безделушке. Что там Люба говорила, обнову барышня приобрела? Или ей подарили? Кто же именно? Эти важные вопросы он обязательно задаст после, сейчас же главное — помочь Анне. Оставалось только одно…

Если бы кто-нибудь заглянул в этот миг в комнату, наверняка подумали бы, что князь Полоцкий сошёл с ума. Он опустился на колени рядом с её креслом и вцепился ставшими вдруг длинными и острыми, будто стальное лезвие клыками в узкий шерстяной шнурок, охватывающий лоб графини Левашёвой.

Всеславу казалось, что его голову пронзил раскалённый прут, что вошёл в самый мозг. Он зарычал, замотал головой, пытаясь разорвать проклятые нити — от них исходил жар, во рту точно вспыхнул огонь. Всеслав сомкнул челюсти, потянул за проклятый шнурок, тот вроде бы подавался, но разорвать его было невозможно. Полоцкий вновь вцепился в шнурок ногтями — бесполезно! Пришлось действовать клыками: снова и снова он пытался порвать, перетереть нити — голова едва не взрывалась от боли. Заколдованные нити сопротивлялись, будто живые; хорошо ещё, что Анна была без сознания и не знала, что происходит.

Он дрожал от напряжения, ощущая, что тело, привычное к опасности, начинало меняться: ногти удлинились, шерсть всё больше покрывала руки и шею… Он не хотел бы делать это здесь, но всё его существо в такие минуты собиралось с силами и обращалось в наиболее совершенную форму. Мало-помалу крупный волк с густой тёмно-серой шерстью таки смог перегрызть проклятые нити — но когда шнурок соскользнул с головы Анны, то, будто живой, сомкнулся на шее волка. Он глухо зарычал, шерсть на его загривке вздыбилась; мгновенно он бросился на спину и сильным движение когтей окончательно разорвал колдовской шнур… Не дожидаясь, пока обрывки нитей снова начнут смыкаться, точно заново отрастающие головы чудовища, волк искромсал их на мелкие кусочки.

Через минуту князь Полоцкий снова стоял перед Анной, которая, казалось, спокойно спала в кресле. Князь выглядел как обычно, только на шее его виднелся багровый след. Всеслав осмотрел себя в зеркало и тщательно повязал галстук, спрятав его концы под жилет; затем он поднял с пола подвеску, оставшуюся от нового украшения Анны. В ней не было совершенно ничего зловещего: просто крупный рубин, оправленный в старое, чуть потускневшее золото. Полоцкий откашлялся; зубы всё ещё ныли, горло сильно саднило. Теперь предстояло выяснить, кто позаботился преподнести графине Левашёвой столь неожиданный подарок.