— Ну-ну, Катрин, что это за тон? — воскликнул отец. — Да я, собственно, не очень и допытывался… Спросил, каковы его намерения относительно моей, э-э-э, старшей дочери, он и заявил, что будет счастлив… Я ещё сказал, что, ежели он никаких желаний насчет Анет не имеет, а другую на примете держит — неволить не буду.

— А он что же? — помертвевшим голосом спросила мать.

— Ничего. Руками развел, поклонился. Стало быть, на Анет остановились.

На Анет! На негнущихся ногах Елена отошла в сторону и спряталась за большим буфетом из красного дерева. Маменька стремительно пронеслась мимо нее и выскочила из столовой; отец, смущенно покашливая, проследовал за ней. Елена присела в кресло и машинально опустила на колени книгу, которую хотела почитать на балконе. Если бы у нее спросили сейчас, что это за книга, она не смогла бы сказать. Ее ладони и пальцы заледенели; в зеркале напротив она увидела свое застывшее, точно гипсовая маска, бледное растерянное лицо. «До чего же я некрасива. Ну и пусть», — промелькнула глупая, суетная мысль. Казалось, вся ее будущая жизнь разом потеряла краски и форму и превратилась в какую-то серую, аморфную массу.

Елена посидела еще немного, потом побрела в свою спальню. Ей хотелось лишь одного: завернуться в одеяло, погасить все свечи, занавесить окна и остаться в темноте. Хоть бы её никогда больше не трогали!

Она начала уже дремать, когда услышала осторожные шаги: кто-то прохаживался около её двери. Этот кто-то останавливался, прислушивался — не иначе, как боялся её разбудить — и снова принимался бродить туда-сюда.

Елена насторожилась, привстала затем потянулась за пеньюаром. Сквозь шторы в комнату светила полная луна, так что свечу зажигать она не стала. Елена приоткрыла дверь; не успела она это сделать, как сильная рука сжала ее запястье.

— Тише!

— Анет, что это ты?.. Тебе не спится? — удивилась Елена.

— Не спится. Идем!

Елена даже не успела спросить: куда? Невысокая, хрупкая Анна с небывалой силой тащила ее за собою. Они вышли из квартиры на черную лестницу и начали подниматься по ступеням. Было темно, пахло кошками и помоями; Анна, как видно, отлично ориентировалась в этом пространстве и шла вперед весьма уверенно. Наконец она поднялись, как видно на последний этаж, а затем Анна отворила какую-то маленькую, неприметную дверцу. Дверца скрипнула; они вошли в холодную каморку с небольшим оконцем. Каморку всю заливал лунный свет. Там стояли тазы и ведра для стирки белья, сломанные стулья, продавленная кровать, метлы, веники, еще какой-то хлам… Елена не успела разглядеть все: Анна пододвинула трехногий табурет к окну, вскочила на него и распахнула раму. В каморку ворвался ночной холод; ветер взметнул распущенные черные волосы Анны. Она стояла на карнизе, раскинув руки, и внимательно смотрела вниз…

— Анет! Спустись сейчас же! Что ты? — испугалась Елена, стараясь преодолеть холодную дрожь.

Анет оглянулась; ее фигура в светлом одеянии резко выделялась в ледяном черном проеме окна… Она прошептала что-то и поманила Елену к себе; но Елена отшатнулась, она всегда боялась высоты. Ей показалось, что, стоит ей приблизиться к сестре, та потащит ее за собой, в окно, и тогда… Внезапно рука Анет, державшаяся за раму дрогнула и соскользнула. Анна попыталась уцепиться за что-нибудь, замахала руками, потеряла равновесие, покачнулась, и с глухим, точно задушенным вскриком полетела вниз…

Елена закрыла лицо руками. Она страшилась выглянуть из окна и увидеть там, внизу, на черных камнях, изуродованное тело Анет. Зачем они только пришли сюда? Зачем Анет открыла окно? Елена схватилась за голову и отчаянно, истерически заголосила…

***

— Алёнушка, родная, проснись же! Что с тобой, детка моя?

Елена открыла глаза. Матушка склонилась над ней, со страхом вглядываясь в ее лицо. Елена быстро приподнялась и села — мать протянула ей стакан с водой, промокнула платочком ее вспотевший лоб.

— Тебе приснился кошмар? Ты так кричала во сне…

Елена дрожала и терла глаза, мучительно стараясь сообразить, что же такое страшное, отвратительное происходило только что, вот просто мгновение назад.

— Анна… Анна разбилась, мамаша! Мы поднялись с нею на чердак, она выпала из окна!..

— Анна? — Мать поджала губы и помолчала немного. Затем она глубоко вздохнула и погладила Елену по голове. — Что ты, родная, что выдумываешь, спит Анна давно. И ты засыпай. А про кошмары забудь.

Мать уложила Елену, закутала ее в одеяло — ее все еще трясло, в голове стоял туман. Елена подчинялась заботливым рукам, хотя в груди что-то неприятно ныло — не сильно, но неотступно, не давая забыться. Точно чуть зарубцевавшаяся рана, которая, едва дотронься, снова вскроется и заболит еще сильней. Елена перевела взгляд на окно, увидела пробивающийся сквозь шторы лунный свет — и тут вдруг разом вспомнила и отчаянно зарыдала.

— Ан-на… Он-на зам-муж в-выходит… З-за Володеньку Л-левашёва… — прерывисто бормотала Елена сквозь слезы, с силой дергала себя за волосы и отталкивала обнимающую ее мать. — Оставьте, т-теперь уж все, мамаша…

— Ты откуда же знаешь, милая? Или отец-деспот уж всё тебе сказал? — помертвевшими губами шептала мать, но Елена не отвечала.

От слёз ей не стало легче, скорее наоборот боль в груди, казалось, уютно угнездилась где-то в сердце навсегда; хоть рыдай, хоть кричи — она не уйдет. Если бы можно было уйти куда-нибудь, уехать далеко-далеко, не видеть больше ни одного знакомого лица! Но этому не бывать: придётся стоять в храме, пока будут венчать Анну и Володеньку, присутствовать на свадьбе, провожать молодых, — а потом навещать Анну в доме мужа, гостить у них на праздники, дни ангела, крестины…

Елена пустилась рыдать еще горше, но сил уже не было: постепенно она затихла и лежала на спине неподвижно, уставившись в потолок; лишь изредка вырывались у нее приглушенные всхлипы. Мать сидела рядом, стиснув руки; ее лицо было искажено страданием, и Елена вяло подумала, что матушка, вероятно, отдала бы жизнь за нее, она любит ее больше всего на свете — и ничем не может ей помочь! Но она размышляла об этом холодно и отстраненно; никого ей в эту минуту не было жалко больше себя самой. Она несчастна — и придется матушке с этим смириться.

— Пусть, — произнесла она громким безжизненным голосом. — Мне и дела нет. Сестра замуж выйдет, а я с вами, маменька, останусь, мне не нужно никого.

Мать испуганно вздрогнула.

— Нет, родимая, что ты, нет, — заговорила она. — Ты молодая, еще полюбишь; ты же у меня умница. Не стоит он, чтобы так мучиться! Он пустой человек, Еленушка, он на наши деньги зарится, а любви твоей ему не надобно…

Елену передернуло от этих слов, но плакать она уж больше не могла.

— Не нужно, перестанемте о