После этого случая все еще больше уверились, что в жизни Нюрки-молчальницы помимо смерти мужа была ещё какая-то тайна.
***
Она стояла и смотрела, долго-долго: карета скрылась из глаз, поднятая ею пыль давным-давно улеглась. Наступил вечер, надо было подумать о ночлеге, но она все стояла и стояла, в странном оцепенении. Ей казалось, что всю эту историю она уже выкричала, выплакала, смирилась с ней; теперь осталось лишь идти своим путем. Она и ей подобные были виноваты перед людьми, хотя и не по своей воле. Она понесла наказание, и, вероятно будет нести его впредь. Надо лишь попытаться спасти, вымолить прощение, коли в этой жизни оно еще возможно.
Эта встреча с дочерью разом всколыхнула в ее окаменевшей душе воспоминания, которые тяжким крестом легли на её плечи, и которые она считала давным-давно похороненными…
— Опять она, эта нечисть проклятая! Это не девка, а мавка! Посмотрите на её спину — кожи нет, всё насквозь видать!
— Тьфу ты, чёртово отродье! Прочь! Гоните страхолюдину!
— Бей! Камнями, палками её! Они наших дитёв забирают себе в дочери!
— Такие-то и мужей у нас сманивают! Парней с толку сбивают!
— А чёрная-то какая, как сама земля! Разве ж они все такие урождаются?
— Бывают и такие! А то, говорят, они в ворону чёрную обращаться умеют — смотри, обратится, улетит!
— Ой, поглядите! Остановилась, к нам идёт!
— А-а-а, Господи, помоги! Глазюки-то, глазюки как сверкают, вот страх Господень…
— Ой, что она?.. Бежим!
— Водицы бы святой… Говорят, если окропить их — могут обратно в человека превратиться…
— Вот сам и подходи к ней, коли смелый!
— Подойду! Негоже охотнику от бабы бегать, хоть и мавка!
— Дайте ему воды святой, пусть идёт!
— Ещё чего! Она его как превратит в пакость какую — и будут они двое нечистых! Нам же хуже, как ещё всю деревню загубят, вдвоём-то…
— Остановите его! Эй!
— Трусы! Она, может спастись хочет, а вы…
Охотника хватают за волосы и тащат назад — но всё же он успевает сбрызнуть мавку святой водой. Она падает на колени, подставляет себя ему; святая вода попадает на её голову, плечи, спину… Но всего лишь несколько капель достаётся ей. Нет, слишком мало! Она не чувствует в себе никаких перемен, хотя…
Разбираться уже некогда — озлобленный поступком охотника народ окружает мавку, в неё летят камни, палки, комья мёрзлой грязи… Чья-то рука вцепляется в её густые, цвета воронова крыла кудри… Собравшись с силами она вырывается, ударяется оземь — люди испуганно ахают и шарахаются в разные стороны. Вот уже и нет мавки; только над их головами проносится стремительная чёрная тень.
Глава 1
Елена стояла у окна и провожала глазами стройный силуэт удаляющегося всадника. Он пустил лошадь шагом, оглянулся, и заметив ее в открытом окне, улыбнулся и махнул рукой. Елена притворила окно и уселась в кресло — вот теперь, как всегда после визита Владимира Левашёва, Володеньки, как она звала его про себя — она не сможет уснуть всю ночь. Она представляла, как Володенька возвращается к себе в квартиру на Большой Конюшенной, как сбрасывает в передней плащ на руки лакею, идет к себе, садится за книгу…
Владимир ездил в ним весьма часто, был внимателен, приветлив и чрезвычайно мил. На приемах и балах он всегда сопровождал их с сестрой и этим вызывал в петербургском обществе любопытство и пересуды: на какой же из двух барышень Калитиных он намерен жениться? Владимир был отпрыском старинного рода графов Левашёвых, имел прекрасные манеры, утонченно-красивое лицо, коронованного льва на гербе, и… перезаложенный особняк на Моховой и кучу долгов, оставшихся после смерти отца. Левашёв-старший успешно промотал фамильное состояние, и самую простую возможность поправить дела и придать имени былой блеск для Владимира составляла выгодная женитьба. Елена не скрывала от себя, для чего Владимир Левашёв сблизился с их семейством — но, когда она впервые увидела Владимира, разглядела как следует его темно-карие глаза с длинными ресницами, его статную фигуру, услышала бархатный баритон — ни о ком другом помыслить она уже не могла.
Нельзя сказать, что им с сестрой недоставало внимания кавалеров; барышни Калитины были наследницами солидного состояния. Хотя и происходили они из купцов, однако обе получили прекрасное воспитание: их папаша не жалел денег на гувернанток и учителей. Впрочем, Елена всегда была немного в тени своей старшей сестры Анны. У них были разные матери; матушка Анны, дочь татарского князя, таинственным образом пропала через несколько дней после родов, оставив крошечную дочь на отца. Больше она не появилась в Петербурге ни разу, не писала и никак не давала о себе знать.
Алексей Калитин, утомлённый соломенным вдовством, пересудами света и заботами о дочурке, спустя полтора года женился вновь. Вторая супруга, Катерина Федоровна, была и внешностью, и манерами не в пример хуже княжны. К изумлению окружающих, на этот раз Калитин выбрал жену из собственной прислуги — девушку некрасивую и не изящную, безродную сироту. Она заметно ревновала мужа и к первой жене, и к ее дочери.
Когда новая жена Алексея Калитина родила дочь, старшей, Анне, было почти три года. Катерина Федоровна даже и не старалась заменить падчерице мать — такая самоотверженность оказалась выше её сил. И, как ни горько ей было это признавать, она сама и ее собственное дитя обречены были оставаться на вторых ролях в сердце отца, Алексея Калитина и всех родных, и близких.
Анна была настоящей красавицей; смуглым лицом, фигурой, тёмными миндалевидными глазами и иссиня-черной косой она пошла в мать. Она была тоненькая, легкая и стремительная, точно выпущенная из лука стрела. Ее темперамент и нрав неизменно привлекали сердца; Анна умудрялась интересоваться всем на свете, быть с окружающими приветливой, смешливой и ласковой. Она обожала рисовать, танцевала, имела милый, звонкий голос и весьма приличное французское произношение.
Совсем другой была младшая дочь Елена. Уже в детстве она отличалась застенчивостью, замкнутостью, угрюмым нравом. Ее внешность была обычной и довольно блеклой; к тому же она ничего не делала, чтобы поправить это. К ужасу матери, она не старалась никому нравиться, приятному общению и танцам предпочитала книги, игру на фортепиано и собственные
