Анна вздохнула и подошла к окну. Внизу уже слышался шум, хлопали двери, что-то испуганно восклицала Катерина Фёдоровна — потом раздался звонкий незнакомый голос, говорящий по-немецки: это, верно, прибыла акушерка. Где теперь находился Владимир, Анна и понятия не имела. Она надеялась, что он где-то там внизу, поблизости от Елены — впрочем, даже и прекрасно зная о происходящем, он вполне мог под каким-либо предлогом уйти из дома, дабы провести время более приятно. Анна уже достаточно изучила этого человека и не удивилась бы.
Хотя… Она сама разве лучше? Разве не её долг быть в этот миг рядом с сестрою, успокаивать её и ободрять? Анна не сомневалась, что если бы она сама производила сейчас на свет дитя, Елена не отошла бы от её ложа ни на шаг, разделила бы каждую минуту её страданий… Анна же осознавала, что положение сестры её почти совсем не трогает. Ну разве что она испытывала к Элен некоторую жалость — оттого, что та безвольно и необдуманно подчинилась этому человеку, отдала ему всю себя. Человеку, который перед Богом и людьми считался мужем Анны, но на самом же деле не был им ни одного мгновения.
* * *
Венчание прошло для неё каким-то вязким кошмаром, как во сне, когда хочется бежать, кричать, спасаться — а не можешь ни рта открыть, ни руки поднять. Анна помнила лишь о клятве отцу; ей представлялся папенька, стоящий здесь, в Преображенском соборе, и наблюдающий, как любимая дочь выходит замуж за графа, человека, перед которым он втайне преклонялся. Для Анны не было секретом, что отец очень высоко ставил его знатность, прекрасное воспитание, безупречные манеры — словом, всё то, чего, как Калитин-старший считал, недоставало ему самому и его окружению.
И вот теперь она стояла перед алтарём, стиснув зубы и глядя в одну точку. Её долг — выполнить волю отца, который и так потерял самую большую любовь своей жизни… Всё, что у него оставалось дорогого — это она, Анна. Могла ли она теперь позволить себе пренебречь его предсмертной волей?
Она видела блестящие глаза Владимира, торжествующее выражение его лица, слышала его голос, в котором звучало ликование — он смотрелся не просто влюблённым женихом, а истинным победителем. Означало ли это, что он любит её без памяти, что для него это сватовство было настоящей борьбой за счастье?
Как оказалось — нет. Открытие было тем более ужасающим, что именно в тот день, день свадьбы Анна почти уговорила себя, что не так уж плохо выйти за пусть нелюбимого, но страстно любящего человека и быть ему поддержкой и опорой. Ей показалось, что она готова принять Владимира, стать ему другом — а там, как знать, они будут жить вместе, у них всё будет общее — вдруг она откроет в муже незамеченные ранее достоинства и всё-таки привяжется к нему?
Эти благие мысли и самоуговоры сильно вдохновили Анну; ей захотелось побыть с Владимиром наедине, поговорить откровенно, узнать наконец как следует, что он за человек. Справившись у экономки, она направилась в их общие брачные покои — лишь для того, чтобы своими глазами убедиться в лживости и низости того, с кем соединила её судьба.
***
Нет, нельзя сказать, что Анна мучительно страдала из-за неверности молодого мужа — скорее, её до глубины души поразило его двуличие. Что же касалось Елены… При всей мерзости происходящего Анна не могла обвинять её и относиться к ней, как к врагу. Младшая сестра всегда была слишком наивна, она привыкла подчиняться любому, кто хотя бы немного сильнее характером. К тому же, в отличие от неё, Анны, Елена влюбилась во Владимира без памяти с первого взгляда — и она никогда не знала мужского поклонения и признаний в любви. Где уж тут устоять против такого красавца!
Анну тогда удивило, что вместо ревности и злости она испытала лишь гнев на мужа, жалость к сестре и… какое-то странное облегчение. Точно ей предстояла неприятная, но обязательная медицинская процедура, без которой вдруг стало возможно обойтись. Она удалилась в одну из незанятых комнат, заперлась там и всю ночь думала — нет, не о Владимире и Елене. А о родной матери, её таинственном исчезновении. И ещё: если Алтын пропала в начале мая, не могло ли оказаться такого, что у неё, как и у самой Анны, была такая же особенность превращаться в странное, непонятное существо?! И, если Алтын так же, как и Анна, опасалась выдать себя, она, быть может, поэтому решила сбежать из дома?
Но ведь отец любил свою княжну без памяти, он ни за что не отказался бы от неё, даже если бы узнал её тайну! Нет, тут, верно, что-то другое! Анна задумалась: существует ли ещё кто-то, кроме Катерины Фёдоровны, кто мог хорошо знать Алтын и часто её видеть, у кого можно что-либо выспросить о ней? А, собственно, почему «кроме»? Ведь Катерина Фёдоровна тогда уже жила у папаши в прислугах? Так вот, она и есть тот человек, который хорошо знал маменьку, видел её каждый день!
Стук в дверь прервал её размышления. Анна не удивилась, увидев Елену — бледную, напряжённую, полную какой-то отчаянной решимости.
— Анет, — начала Елена прямо с порога. — Я не стану умолять о прощении, я всё понимаю. Ты можешь проклясть меня, приказать мне навсегда исчезнуть с твоих глаз, чтобы даже упоминания моего имени не было в твоём доме. Я готова. Молю тебя лишь об одном, прости, если можешь, своего несчастного супруга, усмири свой гнев, я одна во всём…
— Перестань, — поморщилась Анна. — Не нужно брать на себя больше, чем должно. Никого проклинать я и подавно не собираюсь. Забудь обо этом.
Неожиданно Елена упала перед ней на колени, так что Анна даже отодвинулась от неожиданности. Елена глядела на неё внизу вверх, будто кающаяся грешница на икону.
— Ты меня ненавидишь? — тихо спросила она.
— Нет.
— Ты хочешь, чтобы я никогда больше не появлялась в вашей жизни?
— Нет, — пожала плечами Анна.
— Я знаю, — монотонно продолжала Елена, — эту вину невозможно загладить. И я готова искупить её любой ценой, лишь бы ты простила своего супруга. Ведь он ужасно, невыносимо страдает…
— Перестань, Элен, — устало перебила её Анна. — Поверь, из нас троих по-настоящему страдаешь только ты. Никогда я не любила этого человека и не хотела выходить замуж. Если бы не смерть папеньки, венчание
