В это время года ночи странны — даже ближе к полуночи ему казалось, что стоит светлый вечер. Алексей Петрович временами погружался в дремоту, но крепкого сна не было. Он лежал на разостланной полсти, укрывшись плащом; рядом похрапывал его приятель, неподалёку от них устроился слуга. Алексей лениво прислушивался к шелесту ранней листвы, шороху молодой травки, голосам ночных птиц… Как же он раньше не понимал, что нет ничего лучше, чем провести тёплую майскую ночь в лесу! Он заложил руки за голову и потянулся всем телом, чувствуя себя необыкновенно сильным, здоровым: ему даже показалось, что кровь сделалась горячее и быстрее заструилась по жилам. И вдруг неподалёку послышался женский смех — тихий, но звонкий, точно хрустальный колокольчик.
Алексей поскорее сел и настороженно прислушался. Ничего! «Задремал, должно быть, вот и приснилось», решил он и снова лёг. Покосился на приятеля — тот спал, как убитый, лакей тоже. Солдат, ровно, будто на плацу, вышагивал по полянке. Алексей Петрович поплотнее укутался в плащ, однако сон ушёл окончательно. Молодой человек ворочался с боку на бок, снова и снова прислушивался: не раздастся ли опять тот самый смех?
Но ветер шелестел в ветвях всё громче, да и небо что-то заволокло тучами. «Надо скорее засыпать!» — подумал Алексей. Как назло, солдат всё расхаживал по опушке, его шаги звучали тяжело и глухо, назойливо отдавались в ушах. Алексей приподнялся на локте.
— Осип, сядь, не маячь! — шёпотом окликнул он.
— Слушаюсь, ваше благородие! — гаркнул в ответ Осип. — Есть не маячить! Вот только по нужде дозвольте отлучиться…
Алексей махнул на него рукой, и солдат исчез за деревьями. «Буду считать, сколько раз луна сквозь тучи покажется»; Алексей Петрович успел насчитать раз пятьдесят. Тёмные облака скользили по небу всё быстрее, на поляне стало почти совсем темно…
И тут Алексей понял, что Осип уже долго не возвращается. Неужели заплутал в лесу? Но зачем бы ему отходить далеко от стоянки?
Молодой купец встал, захватил на всякий случай ружьё, оставленное солдатом у дерева, и отправился в ту сторону, куда ушёл Осип. Никаких следов в полумраке отыскать не удалось; кричать же оказалось бесполезно. Осип исчез.
Встревожившись уже по-настоящему, Алексей направился к месту ночлега. Вероятно, поспать этой ночью никому не удастся, но солдата следовало немедленно искать. Если тот и вправду заблудился, верно, далеко пока всё равно не ушёл, а коли встретился вдруг с волком или медведем — наверняка позвал бы на помощь. Да и нож с кистенём у Осипа имелись. Алексей прибавлял и прибавлял шагу: ему становилось всё более не по себе. Майская ночь уже не казалась такой волшебной и прекрасной, и неспроста — когда он достиг стоянки, оказалось, что ни его приятеля, ни слуги там не было.
Впоследствии он вспоминал, что, помимо естественного желания поскорее выяснить, что случилось со спутниками, Алексей Петрович одновременно испытывал какое-то подспудное томление и будоражащее любопытство. Притом, что он оказался в одиночестве в глухом лесу, да ещё ночью, отчего-то ему хотелось броситься в чащу, но искать там не своих товарищей, а кого-то иного. Кого? В тот миг он не смог бы ответить. Чей это звонкий смех почудился ему ранее, когда он пытался уснуть?
Алексей блуждал по лесу почти до утра, однако своих спутников так и нашел. Но, как ни странно, ужаса и отчаяния он не ощущал: казалось, всё происходит не по-настоящему, и пропавшие вот-вот вернутся. Пошатываясь от усталости, он направился обратно на поляну и решил ждать рассвета. Когда небо уже начало светлеть, Алексей Петрович вдруг услышал треск сучьев, затем неясный шум и испуганный вскрик…
Он бросился назад, раздвигая руками ветви, что нещадно хлестали его по лицу. Навстречу ему выбежала женщина, которую он не успел толком разглядеть впотьмах. Она казалась смертельно напуганной. Когда Алексей подскочил к ней, незнакомка закричала в ужасе, закрывая руками лицо, попятилась и упала прямо на траву… Он попытался её поднять; женщина же беспомощно отбивалась, загораживалась локтями, и, не слушая его увещеваний, всё старалась скрыться обратно в чащу…
Немало времени прошло, прежде чем Алексей с трудом убедил незнакомку, что не собирается её обижать. Мало-помалу она перестала всхлипывать и отталкивать его. Женщина была босой, одетой в длинную рубаху; Алексей Петрович удивился этому, но, разумеется, ни о чём спрашивать не стал. Он осторожно поднял незнакомку на руки и донёс до стоянки, где оставались лошади и его вещи. Она показалась ему тоненькой, хрупкой, точно фарфоровая статуэтка, и Алексей неволько прижал её к груди.
Только когда они очутились на опушке, он наконец-то смог разглядеть её по-настоящему. Это была совсем юная девушка: высокая, на редкость изящно сложенная, смуглая, с чёрными, миндалевидными глазами и копной блестящих тёмных волос. Алексей в смятении вглядывался в её свежее широкоскулое личико, хранившее ещё следы пережитого ужаса, и гадал про себя: как это прелестное создание оказалось ночью в лесной чаще, в полном одиночестве? И только через несколько мгновений, отвлёкшись от созерцания её лица, он с содроганием заметил брызги крови на её рубахе…
— Вы ранены, сударыня? — ему не удалось справиться с дрожью в голосе. — На вас напал зверь?
Девушка вскинула на него испуганный взор, прижала руки к груди и отрицательно покачала головой. Она выглядела такой нежной и беззащитной, что он едва не задохнулся от переполнявших его чувств.
— Ради Бога, не бойтесь меня! — заговорил Алексей. — Я не сделаю вам ничего дурного! Вы, верно, голодны и продрогли?
Он накинул собственный плащ на её узкие плечики, затем кинулся отыскивать, чем бы можно было подкрепиться… Незнакомка согласилась съесть ломоть хлеба и выпить воды; Алексей же смотрел на неё не отрываясь. Кровь вскипала в нем с каждой минутой всё больше. Временами он ловил её ответный застенчивый взгляд…
Девушка, казалось, немного успокоилась. Алексей менее всего хотел бы снова напугать её — потому он пока что не стал спрашивать, как она очутилась в лесу. Несомненно, она пережила какое-то потрясение… Уж не напали ли разбойники на её спутников? Или же это был дикий зверь?
— Не скажете ли, сударыня, как я могу называть вас? — мягко спросил он.
Девушка снова подняла глаза: бархатные, чёрные, окаймлённые длинными, точно стрелы, ресницами. Никогда и ни у кого он больше не видел таких глаз.
— Простите, но я не знаю… — прошептала она. — Я… Я ничего не помню.
Господи, как же так,
