Зато сейчас, в начале мая, у них, в полисе Ахея, что на Урале, всё цвело и пахло. Алекс прошёл через сосновую рощу, заботливо посаженную в центре северного угла их кампуса – Мессены. С изменением летних и зимних температур стал редеть хвойный лес. Конечно, сосновых рощ и ельника хватало, особенно в низинах, но без вмешательства людей на открытой местности хвойные леса понемногу бы исчезали. Поэтому в Ахее раз в год, в середине апреля, проводили праздник Дубравы, когда жители выезжали на пикник за периметр полиса, на опушку леса, сажали деревца, чаще всего крымскую или пицундскую сосну. У них даже свой ландшафтный дизайнер был, который указывал, какие саженцы куда садить, да где дорожки делать. Хороший полис у них, вообще-то, и жители тоже хорошие, и климат замечательный.
Каменная преграда Уральских гор мешала ледяным ветрам Северной Атлантики проникать вглубь континента. Лишь иногда, пару-тройку раз за зиму, плотный холодный ветер, накапливаясь, переваливал через горные хребты и с ускорением устремлялся вниз, неся с собой снег и вьюгу, но, как правило, через пару дней исчерпывал себя, растворяясь в тёплом воздухе. Да, за Уралом было хорошо, в то время как Великая Русская равнина промерзала основательно. Ветры Северной Европа, покрытой льдами, каждую зиму проникали глубоко на восток, поэтому страны, не прикрытые холмами или горами, понемногу прекращали своё существование – выживали лишь самые стойкие. Суровые люди Восточной Европы не уходили со своих земель, продолжая расширять города и полисы, пряча их от ветра за многокилометровыми зелёными шубами смешанных лесов. Когда-то давно учёные мужи пришли к очевидному решению, что для спасения от Северо-Атлантических метелей нужно засаживать территорию морозостойким лесом, поэтому большая европейская часть Союза была теперь покрыта густой тайгой – не вся, конечно, поэтому зимние метели нещадно молотили одинокие колосья по замёрзшему жниву.
Зато в лесах ветер резко сбавлял скорость, соприкасаясь с миллиардами листочков, иголочек, веточек, кустиков, веточек подлеска, стволов и крон. Через триста метров, за границей лесного массива, он стихал до пяти процентов от скорости ветра. Полисы строились посреди леса и не выше пяти этажей. Дома, как правило, располагались в небольших проулках, сливающихся в реку извилистой общей дороги, ведущей из филы – автономной жилой территории, в которой проживало по двадцать-двадцать пять тысяч человек. Филы сливались в более крупное муниципальное образование – кампус. И уже кампусы, соединяясь, рождали собой полис, как в территориальном, так и в политическом смысле. Кампус мог быть большим, состоящим из шести или даже десяти фил, либо средним – в него входило от двух до пяти фил.
В каждой филе располагались кольцевые дороги, называемых поясами. В центре, то есть внутри первого пояса размещались: местная администрация, огромное здание схолы с детскими садами, госпиталь с поликлиникой, торгово-развлекательный центр, рекреационные зоны – парки, скверы или вот Прудок, как в Арсинойской филе. Второй пояс был застроен двухэтажными жилыми домами и таунхаусами – там жили люди с достатком, причём нередко на первых этажах домов устраивали офисы компаний, кабинеты предпринимателей или магазины. А в самом густонаселённом третьем поясе, в пятиэтажках, проживала основная часть жителей. Как правило, сразу за третьим поясом начиналась лесопарковая зона – в некоторых местах её прорезала кампусная объездная дорога, но в основном на этой территории или прокладывали дорожки для гуляний или застраивали дачами.
В кампусе Мессена в основном жили греческие и русские семьи, но встречались и датчане, и французы, и немцы, и турки. Причем турки, почему-то, чаще селились именно в Арсинойской филе, где испокон жила многочисленная татарская семья Бусурмановых. Дядя Гаспар как-то рассказывал, что Бусурмановы приехали в Мессену из полузатопленного Крыма в самом начале существования полиса: старый Наиль, его жена, бабка Амина и пять их детей, лет двадцати-тридцати. Спустя некоторое время сюда стали переезжать их родственники, друзья, родственники друзей, игрались свадьбы, рождались детки. Крымские татары скупали частные дома во втором поясе и заселялись целыми подъездами в третьем. В юности из-за своей многочисленности молодые Бусурмановы были армией, которую просто невозможно было разбить. Хотя они редко вмешивались в их дворовые подростковые драки фила на филу. Старшие не разрешали.
Татары, вообще-то, держались немножко особняком, но с турками Бусурмановы сошлись очень хорошо, соприкасаясь не только вероисповеданием, но даже иногда и языком. В их речи часто проскальзывали похожие словечки, что не удивительно, ведь турки с татарами, оказывается, родственные народы. Молодые парни Бусурмановы, войдя в возраст, почти поголовно переженились на турчанках, а вот девки Бусурмановы турецких холостяков не очень-то впечатляли почему-то и уезжали к мужьям в другие кампусы, создавая там новые семьи, новые фамилии.
Появлялись детишки, которые росли и со временем сливались в дворовые компании, а некоторые из них перевоплощались в банды. Драки между филами в его юности были всегда. Да, впрочем, так было заведено во всех кампусах Ахеи. Молодёжь, жившая в одной филе, объединялась по территориальному принципу, вне зависимости от национальности. В Мессене самой сильной считалась Асклепионская фила, в которой он и прожил последние двадцать лет – сначала с отцом, а потом, когда тот уехал жить в Союз, один.
У них была действительно сильная фила, в их схоле училось больше всего детей – почти пять тысяч человек. Конечно, половина были девчонки, две трети – малолетки, но оставшаяся часть была практически непобедимой. Тем более что только у них в филе работала самая сильная во всём полисе спортивная школа имени Попенченко, которую в народе называли «По печени». Алекс тоже занимался там всё детство и юность, бездумно перепрыгивая с одного единоборства на другое, но никогда не становясь каким-либо выдающимся спортсменом – так, вторые-третьи места на городских соревнованиях. Хотя некоторые знакомые ребята становились не только чемпионами Ахеи, но и не раз выигрывали Золотой кубок Союза полисов. Он вспоминал, как раньше…
– Шурик! – знакомый, давно мучавший его душу голос всколыхнул сердце. Отказываясь поверить, он замер и закрыл глаза. Потом резко открыл их и медленно повернулся.
Это была Алиса.
*
– Шурик, как хорошо, что я вас нашла, – Алиса громко крикнула и махнула ему рукой так, что даже прохожие обернулись. На ней была накинута розовая тонкая жилетка, голубые джинсы и бежевые кеды. Девушка смущённо улыбалась, подзывая его к себе. Боже, она была прекрасна – хрупкая, юная, безупречно красивая, притягивающая к себе взгляды. Шурик остолбенел и очнулся только, когда какой-то проходящий рядом мужик пробасил:
– Тебя такая девушка зовёт, а ты как телепень!
И Шурик побежал к ней. Остановившись подле в нерешительности, он замер и как можно более спокойно сказал:
– Здравствуй. Те.
– Привет, Шурик, дружочек, мне срочно нужна твоя помощь, – она мягко положила ему руку на плечо. – Пойдём, в мобиль сядем.
Сев и захлопнув дверь, Алекс почувствовал внимательный взгляд Алисы и утонул в её глазах. А она в это время быстро заговорила:
– Шурик, послушай меня. Мне нужна помощь. – Она сглотнула, и её глаза увлажнились. – Папа умирает.
– Аттал Иванович умирает? – очнулся и не поверил Алекс. – Но что с ним могло?..
– Инсульт, – произнесла она, недослушав. – Кровоизлияние.
– А точно? Кто ставил диагноз? – сразу начал пытаться помогать Алекс.
– Профессор Гавриловский в Аквилейском госпитале, – отрицательно покачала она головой, и Шурик стих. Это все меняло. Имя Гавриловского слишком много значило в научной среде, чтобы отрицать его мнение.
– Алиса, скажи, чем я могу помочь? –
