– Где я? – вместо ответа посмотрел он осоловевшими глазами на старика.
– В лесу, вместе с лосями и парой медведёв, – так же нейтрально ответил старик, заметно окая. – Ясно? А теперича моя череда спрашивать. – Он отложил лопатку для жарки, снял фартук с каким-то гербом, вплотную подошёл к парню и скрестил руки на груди. – Ты кто такён бушь, паря?
– Я… Меня зовут Александр Церебраун, я из Ахеи, из Мессены, если быть точнее.
– Неблизко дело, – недоверчиво покачал головой старик. – А как в наши пикули забрёл?
– Да, так вышло…, – развёл руками Алекс, глядя снизу-вверх. Боль пронеслась по сломанной руке, но уже гораздо терпимее.
– А кого вышло то? – с любопытством отозвался старик.
– Да я и сам не знаю, – честно ответил Александр. – Подошли люди, избили, потащили в мобиль, повезли куда-то.
– А что за люди таки, мил человек? – прищурился старый.
– Не знаю я их, ни разу в жизни не видел! Может, из других кампусов, но не из нашего, точно. Знаю только, что одного зовут Тяпа.
Старик наморщил лоб и дважды отрицательно помотал головой.
– А второго звали Кащей, тоже помню, – добавил Александр.
– Как, звали? Кащей? – недоверчиво переспросил старик.
– Ага, Кащей! – кивнул скиталец. – Ну и имечко у него.
– Ты прям, как в сказке побывал, – усмехнулся дед.
– Только вот ничего сказочного я не заметил.
– Бабы-Яги там, случаем, не пробегало?
– Не, никакой бабы с ними не было.
– Да, с кем только не пересечёшься на своём пути, – непонятно протянул старый. – На кой ты им нужен то был, мил человек? Не так же просто тебя в мобилку запихали. Ась? Или темнишь ты?
Алекса захлестнула волна злости, он приложил правую руку к груди и заговорил, постукивая ей и постепенно повышая громкость со скоростью.
– Да не знаю я, дед! Я обычный магистр медицины, работаю в ликее, преподаю, иногда делаю операции. Вернее, ассистирую. Ясно? С чужими бабами не встречаюсь, если ты об этом! Даже не дрался уже лет пять! Я вообще ни к чему такому не причастен! Что тебе ещё сказать?! – его голос задрожал и чуть не сорвался на крик.
– Слышь чё, ты это, угомонись, паря! – выставил ладонь старик и окинул острым взглядом. – Кого возбухаешь то, как дикошарый, язви тя в душу?! Чё те, бес в задницу влез? Ты сам лучше мозгой пошеруди – я тут месяцами один живу, со мной токмо ружьишко для острастки, да топор, да нож, да матушка природа. Вот с ней я всё время и балакаю. А человечьего-то обчения, почитай, и нету. И тут ты в одной чуне у моего порога нарисовался. Весь в ремках, изволоханый, культяпка поломата* (оборванный, грязный и сломана рука). Я тебя в дом затащил, руку починил, гидрогелью сквозь зубы впульнул, укол вона поставил. А ты ещё на меня же хайло и разевашь, и хабалишь ишшо! В моём же доме! Совесть-то есть у тебя? – Старик серьёзно посмотрел ему прямо в душу, и Александр ясно осознал, что зря сорвался.
– Прости меня, дед, это нервы, – извиняющим тоном произнёс он, пытаясь объясниться. – Ты пойми. Я вчера пошёл к подруге своей, у неё день рождения был. И тут эти налетают, шокером шарахнули, я только в мобиле и очнулся. Считай, на полном ходу из неё выскочил, руку вон поломал, потом почти сутки по лесу от них убегал. Нервы стали ни к чёрту за последний день. Причём, я ж ни в чём таком не виноват! Дед, ты…
– Погоди-ка, картошка-то! – всплеснул старик руками и побежал к плите. – Бушь картоху с луком? Голодный, поди.
– Пока не могу сказать, – отозвался Александр, чувствуя одновременно дикий голод и брезгливость к жареному луку. – А тебя как зовут, дед? Давай хоть познакомимся.
Старик молча пошебуршил в сковороде, потом, не торопясь, снова подошёл к Алексу и поглядел из-под бровей так, что тот поднялся под его острым взглядом. Старый протянул руку и, глядя в глаза, веско сказал:
– Зовут меня, мил человек, Ринат Мансурович. И лучше всего называть меня на вы, потому как старше я тебя годов на сорок, не мене. Не надо дед Ринат – не люблю фамильярностев, да и какой я тебе дед? Зови меня Ринат Мансурович, а фамилия моя тебе без надобностев. Понял? – с ударением на последний слог спросил старый. Это было сказано так веско и так строго, что Алекс без внутренних возражений принял эти условия.
– Все понятно, Ринат Мансурович. Извиняйте, если что не так говорил, ещё не отошёл я. Голова гудит. А меня зовут Александр, – второй раз представился он, сжимая крепкую руку старика. – Можно тоже без фамилии, у меня её хрен выговоришь.
– Да ты хохотач, – усмехнулся и оборвал рукопожатие Ринат Мансурович, направившись к плите. – Ну что, Шуран, можа, всё жа перекусишь?
– Шуран? – переспросил Алекс. – Что это за имя?
– А ты не знашь что ли? У нас Александров завсегда Шуранами называли. Нормально слово, безо всякой подвохи, если что. Но, если не по нраву, то могу и по-другому.
– Не-не. Просто никогда такого не слышал раньше, – вежливо улыбнулся Шуран. – Мама звала меня Алекос, а все остальные называют просто – Алекс или Алек.
– У вас русских в полисе нет что ли? – Приподнял бровь Ринат Мансурович.
– Есть, конечно, но мало и в основном они в других филах живут. У нас в Асклепионской филе больше греков, чуть меньше турок и киприотов. Болгары, румыны, итальянцев большая диаспора, французы, египтяне есть, башкир ещё огромная семья, казахи, – как школьник перед учителем старательно вспоминал он. – Все хорошо говорят на двух языках, конфликтов нет…
– Лады. – Ринат Мансурович снова вернулся к плите и продолжил спокойным тоном учителя. – Слухай сюда тогда, мил человек, Алекс – это неверно. Алекс, по-нашему Алексей – означает «защитник», Андрос или Андрей – мужчина, али человек. То ись, имя Александрос или Александр можно перебрить как защитник людской. Это более крепкое имя, чем просто Алекс, понял? – опять с ударением на втором слоге вымолвил Ринат Мансурович. – Короче, Шуран, гуси в гусли, бушь картоху с луком, или, может, пельменьи тебе отварить, заточишь?
– О, пельмени это самое то! – обрадовался молодой человек смене темы и появлению более вкусного блюда в меню.
– Давай, сварганю тобе пельменьев. Так, и ещё…, – старик критически глянул на одежду Шурана, – тебе бы перерядиться, мил человек. – Ринат Мансурович направился к старому комоду, пошерудил в нем и кинул Александру тёплую кофту, да старые, но чистые джинсы. – Сымай пока манатки, вот тебе моя одёжка, чистая, поглаженная. А то твоей теперича только полы подтирать. Надеть-то смогёшь?
Получив утвердительный ответ, и ещё раз взглянув на измождённое лицо путника, старик вздохнул:
– Слышь-ко, горемычный, у меня водочка есть, говорят, от нервы помогат? Бушь?
– Да, давайте, Ринат Мансурович немного, граммов пятьдесят. Не откажусь, – разлился в улыбке счастливый Санёк, благодарно переодеваясь.
– Да хоть сто писят, – легко отозвался Ринат Мансурович.
– А вы то хоть будете? – спохватился Шуран.
– За компанию тожа можа, тяпну рюмочку. Давай, переряжайся и айда ись* (переодевайся и иди кушать).
*
Через час, выпив больше полбутылки на двоих и изрядно опьянев, Шуран выкладывал старику все свои приключения. Рассказал про то, как его пытались заманить хитростью, о том, как он нос сломал длинному, как вылетел на полном ходу из мобиля и потом бежал по лесу. Шёпотом поведал ему и про Аттала, который закапывает живых людей в землю. Чувствуя прилив доверия к старому человеку, спасшему его, он делился всеми мыслями, тревогой, страхом, неуверенностью, сопровождавшим его по дороге, постепенно облегчая свою душу. Ринат Мансурович внимательно слушал рассказ, цокая и качая головой. В конце истории он глубоко вздохнул и произнёс:
– Вот ты хапнул горя, мил человек. Так за что, гришь* (говоришь), они тебя?
– Да ни за что, в том то и дело! Я в ликее преподаю, иногда на конференциях выступаю, – весомо, с гордостью добавил Шуран заплетающимся языком. – Ничего не крал, не убивал, ни в каких разборках не участвал, – не смог выговорить он и старательно повторил, – не участво-вал. Сколько думал, так ни к чему и не пришёл, – подвёл он итог. – Хрен его разберёт, что этим
