На другой день Зина рассказала маме о том, что целовалась под столом с Вовой в губы, а Вероника Сергеевна посмеялась-посмеялась да и затем сказала с напускною строгостью:
— Больше так не делай, а то губки будут болеть. Зина потрогала свои губы и с удивлением возразила:
— А у меня не болят!
Мама опять рассмеялась. На том всё тогда и кончилось.
В школе Зина Зинченко была примерною девочкою и училась только на «хорошо» и «отлично». Сидела за партою прямо, не скрючившись, чтобы не портить фигуру — так её учили родители. Когда была октябрёнком, носила звёздочку с изображением маленького Ленина, а потом, когда подросла, стала носить красный галстук и отдавала пионерский салют. Как и полагается девочке из порядочной семьи, она исправно получала музыкальное образование, обучаясь игре на фортепьянах в музыкальной школе. Кроме того, в разные годы школьного детства она занималась то балетом, то русскими народными танцами, то фигурным катанием, то лёгкою атлетикою; она умела кататься на лыжах и на коньках, что для южного Ростова крайне нетипично. И что потом самым роковым для многих мужчин образом скажется на её фигуре, походке и манере держать себя на людях.
Но то — потом. Пока же она училась в классе «А», а Вова, что из соседней квартиры, — в классе «Б». В том же классе «Б» был и мальчик по имени Андрюша, о существовании которого Зина даже и догадываться не будет вплоть до самых последних недель обучения в самом последнем классе (то есть, аж в десятом!), когда этот мальчик вдруг объявится и будет иметь значение для нашей истории. Школа была огромных размеров, а Зина была девочкою хотя и с весёлым и общительным нравом, но одновременно была она и какая-то слишком уж погружённая в свои мысли. Так что, ей было не до всяких там посторонних мальчиков из соседних классов. Но Вову она хорошо помнила: есть такой. Особый, необыкновенный. И вот, когда ей и Вове было уже по двенадцати, любовь снова вспыхнула в их сердцах. После нескольких задумчивых вечерних прогулок Вова взял да и поцеловал Зину уже очень серьёзно, прямо-таки по-взрослому, и Зина впервые почувствовала глубокое волнение, которое, скажем наперёд, не скоро повторится в её жизни.
К этому времени она уже знала от подружек, как это всё там, у них, у этих взрослых, бывает. Однажды поздно вечером она случайно подслушала разговор папы с мамой: папа пообещал маме, что сегодня он сделал семь раз, а вот завтра — сделает все десять! (Влияние коммунистической пропаганды — повышенные социалистические обязательства!) Зина не знала, много это или мало, но цифровые данные запомнила и четверть века спустя на нравоучения уже постаревшей матери ответила весело и хлёстко. А мать только руками всплеснула.
— Да ты откуда знаешь-то про меня? Отец, что ли рассказал?..
— И не отец! А я ещё в детстве всё слышала, о чём вы там шептались за перегородкой на старой квартире!
Мать схватилась за голову и то ли со смехом, то ли уж по-настоящему с досадой запричитала:
— Вот же ты господи! Да как же это мы так, два дурака, — ни о чём не думали тогда!..
Глава 39. СЁМА
1А летом того же года она поехала к папиным родственникам в Дубовский район Ростовской области.
В свои тринадцать лет она не очень любила девчачьи кукольно-тряпичные забавы и предпочитала бегать по улицам, лазить за ягодами на огромную тютину — так в Ростовской области называется тутовое дерево, стрелять из лука и купаться в речке. Со своими двоюродными братьями и их друзьями она допоздна гоняла на мотоциклах, разумеется, сидя пока ещё на заднем сиденье и обхватив руками, а иногда и крепкими загорелыми ногами чьё-то впереди сидящее туловище.
И вот однажды — докаталась.
2Был уже поздний вечер, когда семнадцатилетний мальчик Сёма, к которому она доверчиво подсела, вдруг круто изменил общий маршрут и на фоне тьмы и мотоциклетного рёва незаметно рванул в сторону и погнал свою зверь-машину куда-то в ночь, подальше от посёлка и его огней. Никто в общей суматохе не обратил на это внимания, а Зина и сама не сразу поняла, к чему клонится дело. Сообразила, лишь когда оказалась в стоге сена…
Напомню, что тогда ей только исполнилось тринадцать. А Сёме было семнадцать. Причём, и по роже, и по разговору любому наблюдателю было бы с первой же секунды ясно, что это — дегенерат, родившийся от столь же ублюдочных алкашей-родителей.
Надо было думать, прежде чем садиться на мотоцикл с таким выродком!
Не подумала. А о том, что собственные внешние данные у неё не совсем обыкновенные и бросаются в глаза всем без разбору — и умным, и дуракам— в те далёкие времена даже и не догадывалась.
Возня длилась очень долго — до трёх часов ночи. Временами схватка утихала и сменялась разговором «по-хорошему», а временами всё возобновлялось с прежнею силою. Несколько раз Зина делала попытки вырваться и убежать. Но каждый раз — тщетно…
Как бы там ни было, но Зина так и не далась придурковатому Сёме. Уже давно догадалась она вынуть из волос заколку и держала её в правой руке в ожидании нужного момента, готовая воткнуть её своему врагу куда угодно — хоть бы даже и в глаз. И такой момент настал: Зина услышала, что рядом по дороге впервые за эти несколько часов проезжает что-то спасительное и с мотором. На какое-то время враг приподнял голову, чтобы посмотреть, что там такое едет и нет ли для него в том какой опасности, и ослабил хватку. Зина что было сил всадила ему свою заколку в горло и вырвалась. И побежала. И чуть не попала под колёса надвигающегося грузовика. Между тем, её удар в горло был эффективным лишь на короткое время; придурок всё-таки нашёл в себе силы очухаться и кинуться за нею следом. Но в свете фар остановившейся машины он не осмелился наброситься на девочку, а увидевши, что её сажают в кабину, и вовсе — трусливо свалил в темноту и растворился в ней.
3Зина благополучно вернулась к бабушке и тёте, которые всё это время глаз не смыкали от волнения и встретили её оборванную и исцарапанную слезами радости.
Но вечером
