— Леха, ты встал? — в палатку зашли Николай с Александром. — Доброе утро!
— Приветствую вас, о грозный Молчун! — с улыбкой встал я и сложил руки на груди лодочкой. — И вас, о не менее грозный Зоркий! Трепещите вороги, светлые витязи из Рода Романовых идут! — я поклонился.
— Да, мы именно такие! — братики горделиво выпятили грудь. — Но тебе нас нечего опасаться, о великий Камень! Мы добрых колдунов не трогаем!
Отсмеявшись, Николай с Александром налили себе чаю, сели за стол и начали отчитываться за события прошедшего утра.
Допросы Никпаев не прекращались, подчиненные Годуна бегали из одной палатки в другую, как ошпаренные. Гвардейцы, возглавляемые полковником Пожарским, успешно отступали в нашу сторону, уничтожая доступные маковые поля. В этом им активно помогали вертушки, которые периодически возвращались на базу за дозаправкой и провизией для офицеров.
— Прохора видели. Сказал, что завтра и мы полетим на маковые поля. — сообщил Александр. — Вот где мы, Леха, оторвемся по полной! Но мы с Колькой не гордые, можем тебе все отдать. Там, на горе, говорят, ты знатно огнем все пропалил, даже скалы оплыли. Да еще и вертушку сбил на очень приличном расстоянии. Ты о своих желаниях говори, не стесняйся, братан, мы завсегда тебя поддержим
— Посмотрим. — отмахнулся я. — Там видно будет.
После обеда к нам несколько раз заглядывал полковник Литвиненко, проверяя, не шалит ли молодежь, а Прохор заявился в палатку только к пяти часам вечера, бледный и с красными глазами, аккурат после того, как мы с Николаем и Александром успели пообщаться с друзьями и родственниками.
— Как там? — спросил я его.
— Нормуль. — обозначил он улыбку. — Устал, как собака. Я в душ и спать. До завтра меня не кантовать.
— Поняли. — кивнул я и повернулся к братьям. — Пойдемте в Офицерское собрание, не будем Прохора беспокоить.
В Офицерском собрании было пусто. Налив себе по бокалу коньяка, мы направились к бильярдному столу и стали играть в «колбасу», убивая таким образом время до ужина.
* * *На следующее утро Прохор поднял нас ни свет ни заря и устроил за территорией базы очередные занятия по физической подготовке.
— Чтоб не расслаблялись. — прокомментировал он нам это все с глумливой улыбочкой. — Я вас научу, подростки, родину любить и краюху откусывать с правильного края!
На завтрак воспитатель опоздал и уже в конце, допивая свой кофе, с довольным видом сообщил:
— Сейчас собираемся и летим развлекаться на маковые поля, как вчера и обещал. Все согласовано с полковником Пожарским и отмечено на карте. Лешего берем с собой, приказ Цесаревича.
— Спасибо, Прохор. — засияли Николай с Александром. — Вот увидишь, афганцы еще не скоро смогут там хоть что-нибудь выращивать.
— Это-то да… — посерьезнел воспитатель. — Помните, что я вам говорил про необходимо и достаточно?
— Да.
— Вот и не забывайте слова старшего товарища, неглупого и чуткого.
И действительно, этот наш вылет носил чисто развлекательный характер. Сколько раз мы садились, я сбился со счета, а вертушки не глушили двигатель. Причастились все, в том числе класс показал и Прохор.
— Зверь, так ты абсолют? — уважительно поцокал языком Литвиненко. — И не слабенький, как я погляжу, шторм впечатляет… Петрович, а давай дружить?
— Давай, Николаич. — хмыкнул воспитатель.
— А ты меня что, бумажку такую, под прозаическим названием «Соглашение о сотрудничестве с Тайной канцелярией», не заставишь перед началом нашей нежной дружбы подписывать? — вовсю ухмылялся Литвиненко.
— А ты подпишешь, Николаич? — лыбился Прохор.
— Нет, конечно.
— Это печально, но не страшно. — вздохнул воспитатель. — Без бумажки будем дружить. Хотя… с бумажкой оно как-то надежнее. Повезло тебе, Николаич, Алексей Александрович к тебе благорасположен. Как и я, впрочем… Цени.
— Ценю. — совершенно серьезно сказал Литвиненко.
Причастился с огнем и я.
— Вот это моща, Леха! — с плохо скрываемым восторгом подвел итог увиденному Александр. — Огненный шторм очень впечатляет. Дед, конечно, может лучше, но отец точно такую мощу не выдаст! Да и по общему времени очень достойно!
А мне же сравнивать было не с чем — братья, подчиняясь приказу воспитателя, работали дозировано, комбинируя стихии.
— Николаич, обожди нас в вертушке, будь другом. — кинул Прохор полковнику и повернулся ко мне. — Согласен с Александром, огненный шторм впечатляет, да и плеть ты, Лешка, по слухам, неплохо чувствуешь. — он улыбался. — Будем тренироваться. Еще так сможешь на следующей остановке?
— Смогу. — кивнул я.
— Вот и славно. Тебе сейчас просто надо к огню привыкнуть, прочувствовать его. А всякие там прикладные приемы с опытом придут.
На следующей остановке я «повторил упражнение». Ничего нового, правда, не почувствовал, просто выпустил огонь на волю и пожелал, чтоб он сжег то, что я обозначил. Пожелание было с готовностью выполнено.
А вот после этого второго раза я действительно устал, но усталость отличалась от той, которая у меня была после колдунства — сейчас она была в первую очередь физической, а уж потом ментальной.
«Ладно, сейчас времени в этом разбираться нет, все потом. — подумал я и усмехнулся. — Это ж сколько у меня всего, с чем в конце концов разбираться придется?»
* * *Последние гвардейские офицеры вернулись после своих заданий только к ужину. Именно в столовой полковник Пожарский сделал объявление о том, что нам всем приказано собраться на общее построение на берегу реки в девять часов вечера.
Когда мы туда пришли чуть раньше назначенного срока, то несколько охренели! И не мы одни…
Сам берег освещался кострами, а у самой воды стояли столбы, похоже бетонные, на которых по двое висели прикованные цепями все захваченные нами Никпаи! Голые! И мужчины, и женщины! Только Глава Рода висел в центре на столбе один, а огонь от костров причудливо играл в его седой бороде. Антураж импровизированной камеры пыток дополняли редкие дерганья, стоны и всхлипы висящих…
— Твою же мать! — не сдержался Николай. — Вот тебе, бл@дь, и построение!
— Спокойно, господа курсанты. — хмыкнул Прохор. — Все в рамках достигнутых договоренностей между Цесаревичем и Главой Рода Никпай. Можете у Алексея спросить, старик сам хотел такой достойной смерти.
Я кивнул.
— Все равно… — буркнул Александр. — Можно же было по-тихому удавить, а не устраивать спектакль…
— Тихо! — шикнул на него воспитатель. — Не позорьте мою седую голову! И иди
