— А достойные альтернативы у тебя на борту есть?

— Нет, — признался он, но не утратил уверенности в голосе. — Но это не значит, что они не появятся. Давайте сойдемся на том, что ситуация сейчас не критическая, и времени на поиски решения у нас вагон. Я тоже не хочу возиться с компьютерами полтора месяца, но в ближайшие две недели мы не ляжем в холодильники в любом случае. Эти две недели мы потратим с толком. Или без толку. Но будем пытаться.

— Решать, разумеется, тебе, — поддержал его Эмиль. — Но можно все же узнать, о чем только что заикнулась Вильма, и почему ты тут же заткнул ей рот? У вас какие-то секреты от меня?

— От нас, — поправил его Радэк. — Я тоже не понял, о чем они.

Ленар устало потер переносицу, и взвесил взглядом мешочек со своим физраствором. Жидкость впитывалась в его жилы мучительно медленно. Вильма напряженно сверлила его взглядом, всем своим видом показывая, что если Ленар не поделится ее планом с техниками, то это сделает она. Он мысленно отмерил безопасную дозу информации, и лишь тогда решился спустить ее с языка:

— Вы ведь понимаете, что если экипаж теряет контроль над несущимся на большой скорости грузовым составом массой в миллионы тонн, то это уже само по себе можно назвать катастрофой?

— Разумеется, понимаем. За кого ты нас принимаешь?

— Значит, вы так же должны понимать, что даже для таких случаев тоже предусмотрена своя процедура. — Слова давались ему с неохотой, и какое-то непонятное чувство подсказывало ему, что произношение этих слов лишь усугубит необходимость «крайних мер». — Понимаете, плата управления контролем доступа у Марвина имеет подключение к резервному контуру питания повышенного напряжения, снабженному двумя последовательными предохранителями. Вкупе эти предохранители способны пропустить точно рассчитанный электрический разряд, способный сжечь плату, не навредив при этом остальным системам. В этом случае Марвин начнет работать в обход платы контроля доступа, и тогда… — Ленар тяжело вдохнул, — не будет никакого контроля доступа. Все двери открыты, все системы доступны. Делай, что хочешь.

— Брехня, — скептически выплюнул Радэк. — Если бы все было действительно так, люди, отвечающие за работоспособность корабля, были бы в курсе.

— А вам по окладу не положено об этом знать. Это секретная информация. Кроме того, Марвин вообще за пределами вашей зоны ответственности.

— Звучит немного обидно, знаешь ли, — пожаловался Эмиль.

— А ты надеялся, что тебе доверят еще и мозги корабля в придачу к сердцу и остальным органам?

— Да, — последовал ответ без капли посредственности.

— Это называется разделением обязанностей, Эмиль. Смирись.

— Думаю, Эмиль хотел сказать, — начал переводить Радэк, — что люди, которые отвечают за работоспособность судна, должны знать обо всех его уязвимостях. Вот вы сейчас говорите, что это секретная информация, которая доступна лишь экипажу мостика. Но получается, что Илье об этой намеренно допущенной уязвимости так же известно. Я не хочу сейчас тыкать в него пальцем, но если вдруг за ним действительно стоит злой умысел, то он просто сможет сжечь нужную плату, и…

— Не сможет, — перебила его Вильма. — По крайней мере не так просто, как ты думаешь. Доступ к этой плате намеренно затруднен, и сжечь ее быстро и незаметно просто не получится. Это сложная процедура со своей собственной защитой от дурака.

— И деталями этой процедуры вы со мной не поделитесь, я правильно понимаю?

— Прости, Радэк, но делиться такой информацией с непосвященными лицами без крайней необходимости…

— …запрещено законом, я понял.

Ленар еще раз скосил взгляд в сторону. Из жидкостных часов, свисающих со штатива, вышел весь физраствор, и для него это значило, что совещание закончилось. Совещание в неполном составе экипажа в лазарете под капельницами определенно можно было назвать самым странным в его карьере. Целых семьдесят лет он проработал в межзвездном пространстве, а эта работа продолжает его удивлять. Он вытащил иглу из своей вены и задавил проступающую каплю ватным тампоном. Его удивил цвет собственной крови. Она все еще была красная.

Ирма с Петре были среди первых людей, которые прошли через капельницу. Отчасти потому, что им досталось работы меньше остальных. Отчасти потому, что их организмы были наименее толерантными к химии. Отчасти потому что Ирма была не на самом хорошем счету у действующего капитана.

О чем только думал Ленар? На его глазах его подчиненная ударила гостя, а затем этот гость дал ей сдачи. И не имеет значения, что они оба были под наркотиками, оправданием неподобающего поведения это никогда не являлось. В конце концов, все остальные как-то смогли держать себя в руках. Даже блок охлаждения починили, пока Ирма нянчилась с корреспондентом и пыталась успокоить его, параллельно отвлекаясь на попытки успокоиться самой. Когда наркотическая горячка начала рассеиваться, ей на смену пришла целая гамма чувств, и среди них затесался стыд. Возможно, в этом была основная причина, по которой ее заставили сидеть рядом с Петре, — у них должна была появиться достаточно удобная возможность извиниться друг перед другом и как можно скорее привести себя в рабочее расположение духа. В этом была доля мудрости — конфликты между двумя людьми, запертыми на одном судне, должны были разрешаться быстро. С другой стороны, в последний раз, когда на корабле произошел конфликт, все кончилось показательным мордобоем.

Ирма провела рукой по щеке, и та отозвалась болью. Ей нравилась эта боль. Боль говорила, что ее тело постепенно начинает очищаться. Примерно о том же говорила мужская фигура, стоящая рядом с ней на коленях и заключившая в крепкие объятия нержавеющий корпус унитаза. Нельзя было сказать, что ее присутствие было так уж необходимо при этом процессе, но она твердо решила убедиться, что с Петре не возникнет осложнений. Столь же смущенно, сколь и беспомощно, она наблюдала за ним краем глаза в ожидании, когда наконец-то его желудок исторгнет из себя последние крупицы завтрака, а сама тем временем обдумывала, как ей самой исторгнуть из себя правильные слова. Что вообще должна говорить провинившаяся девушка блюющему перед ней мужчине?

Такому ее в академии не учили.

Считается неприличным высокомерно и почти злорадно заявлять «я же говорила», но Ирма сказала прежде, чем подумала:

— Я же говорила, что будет лучше поголодать несколько часов.

Он обессилено уселся рядом с нержавеющим троном, стараясь отдышаться от непростого расставания с пищей.

— Я ни в коем случае не ставлю под сомнение ваши слова, — монотонно промолвил он, направив большую часть внимания куда-то вглубь себя, по направлению к желудку, — и сейчас расплачиваюсь за то, что решил их проигнорировать.

Еще раз помассировав свою щеку, она выжала из нее немного решительности.

— Петре, простите меня.

— За что? — посмотрел на нее удивленный взгляд.

— За то, что я вас ударила.

— Нет, это я должен просить прощения. Я вел себя неподобающе, а вы пытались меня урезонить, и я, кажется, ударил вас гораздо сильнее.

— Нет-нет, я не хотела вас урезонивать. Я просто хотела дать вам хорошую