о хоккее, и на этом их темы для светской беседы закончились. Чтобы немного скоротать ожидание, он спрятал свою голову обратно в гермошлем, включил радио и услышал тревожные новости. Он незамедлительно передал их Ирме, и первое, что пришло ей в голову — это похитить скафандр Ленара. Она даже переодеваться не стала. Лишь сбросив с себя куртку и обувь, она быстро подогнала комплект Ленара под свой рост и попросила Илью помочь ей пристегнуться к ранцу жизнеобеспечения. В последние несколько лет она редко одевала скафандр и успела растерять былой навык, но ей показалось, что она установила свой личный рекорд по скорости сборов. Буквально за пять минут она совершила сразу два преступления — воспользовалась чужим скафандром без разрешения и бросила без присмотра свой пропуск вместе с круткой прямо посреди палубы. Схватив со стеллажа чемоданчик, помеченный значком, который расшифровывался как «ремкомплект», она настроила свое радио на общий канал, хлопнула Илью по плечу в знак готовности и отправилась совершать свое третье преступление — выход за борт без разрешения строгого капитана. По характеру она совсем не была бунтаркой, и верила в установленные правила, но если ее нос вдруг улавливал тонкий тревожный аромат экстренной ситуации, она готова была забыть обо всем на свете и сломя голову броситься туда, где срочно требовалась помощь. Однажды эта бездумная самоотверженность чуть не стоила ей жизни, но, заглянув в глаза смерти, Ирма испугалась не достаточно сильно, чтобы сделать из этого какие-то выводы.

Шлюз открылся, и она впервые окунулась в мрачные внутренности корабля-призрака.

Эмиль находился одновременно двумя палубами выше и в шоке. Все произошло практически перед самым его носом. Принято считать, что в космосе нет ударной волны, но когда два десятка кумулятивных зарядов взрываются одновременно в замкнутом тесном пространстве, облаку резко расширяющегося раскаленного газа становится необходимо срочно найти путь к свободе. При обычных обстоятельствах камера сцепных зажимов с доблестью выдержала бы удар и выпустила весь газ через узкие зазоры между зажимами и стенками цилиндров, но когда камера грубым образом вскрыта, и у раскаленного газа появляется возможность выбирать, каким выходом из камеры воспользоваться, газ всегда выбирает путь с наименьшим сопротивлением. Именно на этом пути и стоял Радэк.

Он знал, что даже в вакууме взрывы представляют страшную опасность в замкнутом пространстве, особенно когда происходят практически в упор, но до последнего верил, что никогда не испытает на себе столь досадное стечение обстоятельств. Он был одним из самых аккуратных людей, и всегда делал свою работу на совесть. В его жизни уже давно не было ситуаций, когда собранный или отремонтированный его руками механизм плохо работал, и это наделило его очень опасной чертой характера — самоуверенностью. Любой сапер знает, что в плотную к взрывчатке нежелательно стоять, даже если она без взрывателя, но подобные меры предосторожности не имели такого большого значения, когда за дело берется отнюдь не дурак, который прекрасно знает, что делает, и держит ситуацию под полным контролем.

Когда полный контроль закончился, Эмиль не услышал звука взрыва. Он лишь увидел, как какая-то почти сверхъестественная сила сдула его на парника с места, словно огромную мягкую игрушку, и спустя мгновение его полет через всю комнату обслуживания фаркопа резко прервался твердой металлической переборкой. Даже такому бывалому космонавту, как Эмиль, потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и сообразить, что произошло, и первой его реакцией стал выкрик, неуклюже пытающийся сложить звуки в слово «Радэк». Он почти полностью опустошил свои легкие, и когда наполнил их снова, выкрик повторился чуть тише и гораздо увереннее. Эмиль сам не знал, на что рассчитывал. Первая разумная мысль, которая поселилась у него в голове, была школьным воспоминанием, в котором ему на уроке ОБЖ рассказывали, что способна сделать с человеческим телом взрывная волна. Если ее силы достаточно для того, чтобы просто сорвать массу взрослого человека с места, то резкие перепады давления превращают внутренние органы пострадавшего в кашу, и если тот не скончался на месте от шока, то очень быстро скончается от обильного внутреннего кровотечения, и единственная первая помощь, которую можно было оказать в таком случае — закрыть пострадавшему глаза и подвязать челюсть.

Илья почему-то отреагировал первым:

— Что случилось?

— Радэк взорвался.

— Как взорвался? — испуганно спросил Илья, и Эмиль в красках изложил ему свои впечатления, спотыкаясь и путаясь в собственных словах. — Он жив?

Скафандр Радэка продолжал плавать без движения, безвольно раскинув руки и ноги в стороны, приняв тем самым позу, к которой стремился каждый скафандр, лишенный воздействия внешних сил. От удара его наплечный фонарь разбился и потух вместе со всеми остальными признаками жизни. Передняя его часть была вспахана, обожжена и оплавленными клочьями торчала в разные стороны. Впервые за долгое время Эмилю было страшно осматривать поврежденную технику.

— Я не знаю, — признался Эмиль, страшась прикоснуться к пострадавшему. — Сквозь скафандр очень сложно прощупать пульс.

По эфиру прополз тягучий звук, который еще сильнее заколотил сердце Эмиля в пятки. Звук напоминал жалобные завывания призрака из какого-то старого фильма ужасов. Эмиль не верил в призраков, но еще не отпустивший его тело шок подсказывал, что этот звук исходит от Радэка. Эмиль отказался от этой идеи, когда бросил еще один полный испуга взгляд на поврежденный скафандр и не заметил в нем признаков движения. В тот момент мысли пронеслись по его гудящей голове товарным составом, заставляя ее гудеть еще сильнее. Три человеческих смерти за полувековую карьеру — это много. Когда две из них укладываются в недельный промежуток — это уже слишком. Когда одна из этих смертей касается лучшего друга — это уже хороший повод задуматься о том, чтобы уйти со службы и, возможно, в запой. Эмиль, как и многие космонавты, был убежденным трезвенником, и раньше мысли о запое его не посещали. Позже он будет ругать себя за то, что позволил себе эту минуту слабости, а пока он был занят более важными делами — беспомощно парить рядом с телом Радэка и не знать, что делать.

Определить, жив человек в скафандре или мертв, мог лишь дежурный в радиорубке, считав сигналы с биометрических датчиков в скафандре. Дежурной была Вильма, и она упорно подавала те же признаки жизни, сколько и Радэк. Казалось, что половина всей вселенной решила разом замолчать и оставить Эмиля наедине с останками своего товарища. Он хотел попросить Илью сбегать в радиорубку и узнать, что происходит, но сверхъестественное завывание повторилось, и со второй попытки Эмиль понял, что это было. В эфире звучали болезненные стоны человека, с которым он уже начал прощаться.

— Радэк!

— Да-да… — вяло ответил голос Радэка и издал слабый кашель.

— Радэк, дружище! — обрадовался Эмиль и начал задыхаться от легкого приступа истеричного смеха. —