Спустя пол-литра потерянного пота она смогла пробить злополучную панель, и со злостью во всем теле расковыряла ее самым небезопасным образом, чтобы острые края торчали во все стороны и грозили повредить скафандр. Настолько был тернист путь к капитанскому креслу.
Проникнув в рваную рану в переборке свет распоролся на лоскуты, и множество кривых теней затанцевали на трубе гидравлического механизма. Клапан сброса давления робко оттопыривался от трубы, и его шестигранная форма толсто намекала на то, что нужно делать дальше.
Что бы ни скрывалось на мостике, скоро Вильма все узнает.
Накинув аварийный ключ на клапан, она приложила усилия, чтобы отнять друг у друга две сросшиеся с годами резьбы, и когда запах победы разнесся по наполняющему коридор вакууму, она открутила клапан и просто отбросила его в сторону.
Все равно собирать обратно что-либо уже бессмысленно.
Запах победы резко сменился запахом надвигающегося разочарования, когда гидравлическое масло, которое было обязано тут же брызнуть из-под клапана, не брызнуло. Сперва Вильма подумала, что гидравлическая система повреждена, и масло уже давно вытекло через какое-то другое место, но потратив еще пол-литра пота и десять самых бессмысленных минут в своей жизни она убедилась, что гидравлика все так же надежно вдавливает дверь в переборку и не позволяет ей шелохнуться.
От отчаяния она попыталась пнуть злополучную дверь, но вместо этого лишь сделала кульбит, и стукнулась гермошлемом о переборку. Настолько беспомощной она себя чувствовала разве что первые минуты после разморозки, и позабыв, наконец, о своей гордости, она прибегла к крайним мерам.
— Ленааар! — протянула она, и почувствовала себя маленькой девочкой, которая зовет на помощь своего сильного отца.
— Да, я здесь, — не заставил себя ждать ответ. — Ты уже на мостике?
— Я не могу открыть дверь на мостик. Что-то не то с гидравликой.
— Масло не течет из клапана?
— Именно, — удивленно ответила она, чуя, что решение проблемы до смешного очевидно.
— Масло и не должно течь, Вильма, — начал оправдывать Ленар ее опасения. — Это судно уже черт знает сколько находится в режиме жесткого энергосбережения. Это значит, что оно уже давно не обогревается, и все масло уже давно затвердело.
— Ты издеваешься сейчас надо мной? — повысила она тон. — Ты не мог раньше это сказать?
— Раньше мне казалось, что ты и так знаешь, что масло умеет замерзать.
Она сделала глубокий вдох, и медленно выдохнула. Желание снова наорать на Ленара медленно начало отступать.
— Послушай, если это из-за того, что я сегодня немного вспылила, то прости меня. Я повела себя непрофессионально.
Наступила короткая, но очень многозначительная пауза.
— Я даже не знаю, как реагировать на это, — растерянно признался он. — С одной стороны хорошо, что ты попросила прощения, но с другой… Ты что, всерьез решила, что я позволю своим личным обидам как-то повлиять на нашу работу? Ты настолько низкого обо мне мнения?
— Я просто предположила… — начала оправдываться Вильма, и чувство злости на весь мир окончательно вытеснились крепким коктейлем из неловкости и чувства вины.
— Ты ошиблась. Мы тут людей спасаем, на минуточку. Если бы я был человеком, который может позволить себе капризы на такой ответственной работе, меня бы к ней вообще не допустили.
— Тогда почему ты сразу мне не сказал, что я не смогу попасть на мостик без плазмореза?
— Если честно… — теперь неловкость послышалась и в его голосе, — …пока ты мне не сказала о проблемах с гидравликой, я и сам думать забыл о том, что масло могло замерзнуть.
— Ответственный работник… — сорвалось с ее языка против ее воли, и она поплыла обратно к Ленару.
— И так всегда бывает? — спросил Петре, пока его поза изнемогала от непонимания, как еще поудобнее устроиться на этом стуле.
Ирма посмотрела исподлобья на него полными скуки глазами, и это было первое ее видимое движение за последние пять минут. До этого момента она напоминала статую, облокотившуюся на маленький столик радиорубки, лицо которой не способно было выражать ничего из-под упертого в щеку кулака. Из динамиков радиостанции лилась каша из бесконечной, почти односторонней болтовни двух техников и периодических недовольных воскликов Вильмы. Ирма поглощала эту кашу своими ушами без каких-либо признаков интереса, и со стороны могло казаться, что разумом она унеслась в соседнюю галактику в поисках интересных воспоминаний.
— Лично со мной такое впервые, — промямлила она сквозь свой кулак, — но по правилам если кто-то выходит наружу, кто-то внутри должен быть постоянно на связи.
— Я вам, наверное, мешаю.
— Ничуть, — возразила она ожившим голосом. — Если меня позовут, я услышу.
— Тогда можно поинтересоваться?
— Конечно.
Он вытянул руку, и Ирма глазами проследила ее до кончика оттопыренного пальца, указывающего на прорезь считывающего устройства в радиостанции, из которого выглядывал краешек пластиковой карточки.
— Зачем вам эти штуки?
— Пропуска?
— Да, пропуска, — кивнул он.
— Контроль доступа, — пожала она плечами.
— Ваш капитан мне сказал тоже самое.
— Тогда что вам не понятно?
— Зачем вам нужен контроль доступа, когда в экипаже всего пять человек?
— Это сейчас нас пять человек. В некоторых случаях экипаж расширяется до восьми человек, плюс сопровождающие и пассажиры вроде вас, — послышался хруст, с которым она расправила затекшие плечи. — Но это не единственная причина. Еще система пропусков является защитой от случайных нажатий. Допустим, кто-то потеряет равновесие и случайно заденет пульт. Без пропуска пульт не отреагирует. А еще благодаря этим пропускам наш управляющий интеллект регистрирует, кто, в какое время и за каким постом работал.
Пока Ирма объясняла, Петре выловил из своего кармана блокнот и начал судорожно щекотать его страницы шариковой ручкой.
— Хорошо. Кажется, теперь я начал понимать. Спасибо.
— Не за…
— Ирма! — вырвалось из жужжащего переговорами эфира кодовое слово.
Ирма отреагировала незамедлительно, словно от этого зависела чужая жизнь. Сорвавшись с места так, что ее
