Я замерла, напряженно глядя на… монстра.

– Ешь, – произнес он, с иронией глядя на меня. – Ешь, Кей, иначе будет хуже… для тебя. А вот мне все очень даже понравится.

Не знаю почему, но после этих слов я упрямо сжала губы. Понимаю, что это неразумно и в целом я вела себя не самым верным образом, но… не хотелось уступать ему даже в малейшем! И Акихиро понял это.

– Упрямая Кей, – произнес он почти с нежностью.

В следующее мгновение от нежности не осталось и следа.

Это была не первая попытка изнасилования в моей жизни. Далеко не первая. Когда ты уходишь в теневую сторону жизни, ты вступаешь на территорию, в которой сильный получает все, что пожелает, невзирая на мнение слабого. Сколько раз меня пытались взять силой? Много. Бесчисленно много раз. Но я дралась за себя каждый раз. Дралась, невзирая на последствия, наплевав на угрозы, не боясь травм… Это для мужчины насилие всего лишь секс, а для женщины – втаптывание в грязь!

И когда Акихиро прижал к себе, недвусмысленно накрывая мои губы своим ртом, я замерла, ожидая смены позиции, в которой у меня появится шанс нанести удар. Я просчитывала схемы, силу и скорость, просчитывала варианты, а он…

Он целовал.

Медленно, не позволяя не то что отстраниться, даже дернуться, и медленно, секунда за секундой, заставляя меня разжать зубы, потому что мы оба знали: захочу дышать сделаю вдох, сделаю вдох – он получит то, что хочет. Но я упрямо держалась, все так же пытаясь оттолкнуть его от себя, все так же не дыша, сильнее и отчетливее понимая, что сейчас потеряю сознание из-за кислородного голодания. И он это понял тоже. Его губы скользнули на подбородок, и я ощутила, как Чи улыбнулся, едва я сделала судорожный вдох и еще один, и… и за этой попыткой надышаться как-то пропустила момент, в который все так же крепко удерживающий меня Адзауро перешел к исследовательской деятельности. Он целовал все: губы, скулы, нос, мои дрожащие ресницы, шею, снова скулы, щеки, обрисовывал поцелуями лицо… И в какой-то момент я начала задыхаться не от того, что мне перекрыли дыхание, я начала задыхаться от той дикой смести безумной страсти и упоительной нежности, с которой целовал Акихиро.

Не знаю, в какой момент его губы снова накрыли мои так уверенно, властно и собственнически, словно он уже точно знал – сил на сопротивление не осталось. Но как же сильно отличался этот поцелуй от первого… Теперь Чи целовал медленно, бережно, исследуя мои губы, как что-то возвышенное настолько, что каждое его движение казалось священнодействием.

И вдруг все прекратилось.

Я, тяжело дыша, нервно облизнула пересохшие, распухшие почти до болезненного состояния губы и посмотрела на Чи, напряженно прислушивающегося к чему-то. Очень напряженно…

Хруст ветки, и Аздауро мгновенно перекинулся из человека обратно в нечто, что иначе как монстром я назвать не могла.

Он стремительно поднялся, удерживая меня, затем без какого-либо видимого напряжения оттолкнулся и запрыгнул на ближайшее дерево все так же вместе со мной на руках.

– Ни звука! – предупредил, опуская на толстую ветку.

А сам прыгнул вниз, быстро и беззвучно собирая остатки нашего лагеря.

И вскоре скрылся с шалашом из веток. Просто скрылся, я даже не успела отследить куда, потому что… на поляну шагнули семеро. Семь асинов в черной боевой одежде, с закрытыми наполовину лицами, с оружием, которое извлекли из ножен и держали наготове – луна волшебно отразилась на сверкающих клинках…

Семеро.

И я без оружия. Но у меня все равно был шанс, с семерыми я бы справилась, возможно, ценой тому была бы моя жизнь, но я бы справилась… однако с другой стороны поляны вышли еще восемь асинов. Итого – пятнадцать. Каковы мои шансы? Их нет!

И вдруг меня крепко обняли, столь неожиданно появившись за моей спиной, что я едва удержалась от удара.

– Скучала? – едва слышно, одними губами, практически беззвучно, издевательски поинтересовался Акихиро.

Я не ответила, напряженно следя за происходящим на поляне. Ну и к тому же я вряд ли смогла бы говорить так тихо, практически неуловимо, как он.

– Пятнадцать здесь, – прошептал Чи, потеревшись носом о мой висок, – еще двадцать на подходе. Численность явно не на нашей стороне, малышка. Мм-м… предлагаю не издавать ни звука, пока не уйдут. Что скажешь?

А что тут сказать? Оставалось только стоять тихо и по возможности даже дышать через раз.

И тут вдруг Акихиро крепче обнял одной рукой, в то время как вторая скользнула по моему бедру, нежно и как-то собственнически оглаживая, а после… после…

– Ш-ш-ш, ни звука, – напомнил он, прошептав в самое ухо.

Я остолбенела.

Я, но вовсе не Адзауро-младший.

Его ладонь проскользнула вверх, до края кружева, несмотря на мое стремление прекратить это, преодолела попытку к сопротивлению, соскользнула в трусики и накрыла то, куда ему лезть совершенно не следовало.

– Кей, твоя работа – сделать все, чтобы я остался жив, – прошептал он, касаясь губами моих волос. – Один звук – и меня убьют. Так просто напоминаю, на всякий случай.

Я… я, едва дыша, наблюдала за тем, как на поляну выходят эти самые еще двадцать шиноби. А вот Акихиро не наблюдал, нет, он, кажется, абсолютно и полностью увлекся нежными поглаживаниями места, которого вообще касаться права не имел никакого. Но мы на дереве, внизу – убийцы, лес затихает, только где-то вдалеке надрывно поет соловей, а сильные пальцы продолжают нежно гладить там, где не следовало…

Вверх-вниз, едва ощутимо, почти невинно, но ритм завораживает – вверх-вниз…

И в какой-то момент я практически перестаю видеть тех, кто внизу исследует каждый оставленный нами след, я замираю, оглушенная его касаниями, оглушенная его дыханием, его губами на мочке моего уха. И я отчаянно пыталась сдержаться, отстраниться от этих ощущений, прекратить чувствовать, старалась держаться настороже и следить за теми, кто едва ли не на четвереньках изучал поляну…

Но теплые нежные пальцы, его губы на моей щеке, ощущение опасности, обострившее все чувства, и поляна внизу под нами начинает расплываться, шиноби теряют очертания, я кусаю губы, чтобы не издать ни звука, а где-то далеко все так же надрывается одинокий соловей.

И меня начало накрывать.

Мерзкое ощущение, и мерзко от собственной слабости, но судорожный вдох, а выдохнуть страшно, потому что, кажется, выдохом будет стон. Полный осознания собственного поражения стон, в котором мольбы продолжить окажется на порядок больше, чем требования прекратить. Я плыла. От его прикосновений, от того, с какой уверенностью и умением он прикасался, от того, что, не проникая глубже, доводил меня до невменяемости.

И я не понимала, какого дерсенга со мной происходит.

И почему весь мир вдруг болезненно сузился до ощущения тепла его стального тела за моей спиной, от перекатывающихся мышц руки, которую я сжала собственной, пытаясь остановить Чи, от нежных прикосновений, все так же практически невинных, едва ощутимых, но основательно сводящих с ума.

И когда по телу прошла первая судорога, Адзауро резким движением накрыл ладонью мои губы, не позволяя вырваться наружу стону, который последовал за взрывом наслаждения такой силы, который напрочь смел условности, этику, мораль, самомнение, чувство собственного достоинства… вообще все!

Я приходила в себя медленно.

Акихиро развернул к себе лицом и прижал к своей груди, едва я пережила пик, и теперь даже не знаю, кому из нас было хуже – мне, у которой дрожали ослабевшие после головокружительного оргазма ноги, или ему – с его беснующимся сердцем и напряжением внизу,