В тот же момент, на другой лавочке — в южной части города, близ офиса РСБ — беседовали Янек Батуронис и лейтенант Подлейшин. Было это в пустом сквере, где из клумбы роз торчала грандиозная статуя поэта-бунтаря. Изваяние осталось от прошлой эпохи — правящие ретрограды не успели снести монумент. Сам же поэт, в стихотворном завещании, просил потомков не строить ему памятников среди розовых клумб и заплеванных скверов. Неблагодарные внуки пренебрегли заветом стихотворца… Янеку статуя помогала. Украдкой поглядывая на нее, он вспоминал о великих освободительных традициях народа, черпая силы к сопротивлению.

Студент вновь оглядел лейтенанта: светловолосый, лет двадцати с небольшим, высокий, коренастый… Улыбчивое розовое лицо, длинный прямой нос… Прическа аккуратна, серый костюм сидит безукоризненно … Звонкий голос, свободная жестикуляция и приветливый тон довершали картину.

'Неужели такой человек добровольно служит реакции, тирании, социальному злу?' — подумал Янек — 'Сразу и не скажешь… Впрочем, на то и рассчитано…'

Будто подслушав мысли юноши, лейтенант приветливо заметил:

— Уважаемый Янек, вот мы побеседовали… Вы сами заметили, и мне потом сказали, что эта беседа не произвела на вас гнетущего впечатления. У вас, наверное, сложился в прошлом стереотип… Будто РСБ только и думает, как расправиться с каждым инакомыслящим. Было такое предубеждение, или я ошибаюсь?

Янек неопределенно качнул головой.

— Ну вот, теперь-то вы видите? Сотрудники РСБ способны поддержать беседу на темы, вам интересные… Мы ведь не отметаем чужое мнение с порога. Заметили?

— Да, я это заметил. — Янек по-прежнему отвечал односложно, глядел насупившись.

— Вы напрасно воспринимаете нас как противников… Вы, вероятно, РСБ воспринимаете как единый монолит? Так?

— Ну, а как же иначе… Ведь все ее сотрудники подчиняются приказам… Начальникам…

— Так-то оно так — медово улыбаясь, откликнулся лейтенант — но ведь любая организация из людей состоит. А среди людей всегда есть разногласия, споры, различия в подходах. Скажу откровенно, есть у нас и сотрудники со взглядами, весьма близкими к вашему восприятию.

Янек подумал: 'Так почему же они проводят нынешнюю гнусную политику? Нет… Тут дело такое… Он пытается создать у меня впечатление о разногласиях в их среде… О том, что часть из них поддержала бы прогресс против реакции, что они ищут опору в народе, в том числе и я могу принести пользу этой фракции в РСБ. А для чего им создавать такое впечатление? Чтобы я согласился работать на всю РСБ, думая будто помогаю её прогрессивной части'. Вслух же студент не произнес ни слова.

— Да, да — настаивал Подлейшин — у нас есть люди, которые проявляют к прогрессивным идеям терпимость, и даже искренний интерес… Не верите? Зря. Впрочем, это ваше право… Слушайте, да что мы все о политике… Давайте о спорте, что ли поговорим…

Янек удивленно воззрился на лейтенанта, а тот продолжал:

— Вот скажите, каким видом спорта вы увлекаетесь? Мне просто интересно…

Янек рассказал о спортивной секции, где он тренировался. Говоря об этом, он, однако, был начеку. Как шахматист в ходе партии не упускает из виду короля, так и Янек держал в уме только одно: 'Не предавать!' — о чем бы не повел речь непрошенный собеседник. Меж тем Подлейшин, казалось, напрочь забыл и о политике, и о своем задании, увлеченно погрузившись в беседу о спорте. Но так лишь казалось. Задачу, которую он ставил, можно было выполнять с любой стороны. Главное было — подкрасться к собеседнику, развеять его страх, снять напряжение, вызвать доверие к себе.

Сам лейтенант выглядел спортивно, подтянуто. Он рассказывал о том, как тренируется в бассейне 'Альбатрос', расположенном неподалеку от сквера. В постоянном напряжении часами находиться невозможно: Янек расслабился, развалился на скамье поудобнее. Заметив это, Подлейшин доверительно сказал:

— Эх, а вообще-то, наш быт не так-то и отличается от жизни обычного горожанина. Вот у меня, скажем, мать-пенсионерка получает такую же пенсию, как и другие. Весьма куцую, надо сказать. Живем скромно, не роскошествуем… Вам, наверное, интересно будет это узнать — вы ведь интересуетесь общественными вопросами, уровнем жизни разных групп людей… Сострадаете обездоленным… Это, конечно, можно только привествовать… Вообще, если бы вы откровенно изложили свои взгляды… Что для вас важно, чего вы хотите — для людей, не для себя… То, возможно, наши взгляды в чем-то и совпали бы… Этого нельзя исключать…

Слыша это, Янек подумал: 'для него мои взгляды, ценности, желания — это лишь рычаги, чтобы мною манипулировать. Говорить он может все что угодно, а выполнять будет приказы начальства. Так зачем давать ему зацепки и рычаги? Не такой я дурак.'

Вслух же вежливо ответил:

— Честно говоря, я не думаю, что это даст какие-то результаты…

— Ну почему же? — улыбнулся Подлейшин

Ответа он не получил, хоть и затянул надолго паузу. Затем добавил:

— Интересны мне ваши политические взгляды… Ведь нельзя сказать, что у нас нет политической жизни. Кроме 'Единой Рабсии' есть еще две разрешенные партии — Розовая и Трехцветная. Как вы относитесь к их программам, к их кандидатам?

'Они же руководятся из вашего офиса '— подумал Янек — 'Две карликовые 'партии' возглавляют сотрудники РСБ, причем рядовые. Голоса 'избирателей' никогда не подсчитывают. В местном РСБ особый чиновник сочиняет каждый раз 'итоги выборов', по приказу из Моксвы. 'Итоги' всегда одинаковы — по три процента за каждую из 'партий', остальные 94 за 'Единую Рабсию'. Цифры, сочиненные в РСБ, печатают в газетах. А любого, кто в них усомнится — репрессируют за 'политический крайнизм'. Поэтому большинство и не ходит на выборы. А уж надеяться, что депутаты способны что-то исправить, не приходится — тексты всех законов пишет негодяй Медвежутин и его банда. Государственная Дурка лишь утверждает эти преступные указы. Каждому известно. Зачем задавать глупейшие вопросы? Наверное, чтобы меня запутать…'

— О выборах я ничего не могу сказать — поморщился Янек — В них я не участвую.

— Почему?

— Да уж известно…

Стоило Янеку подумать о негодяе Медвежутине, как лейтенант, будто подслушав его мысли,