Просил, но при этом даже потряс Малфриду в нелепой надежде, что она так лучше проникнется его просьбой. Но она лишь отмахнулась:
– Ты за девкой этой сюда пришел или с Кощеем силой померяться? Учти, если я начну колдовать против его волшебства, он сам явится. А ты еще не вооружен, не готов.
Добрыня бурно дышал, глаза его наполнились слезами. Смотрел на Забаву во льду. Надо же… Смешная девчонка, о которой сперва особо и не задумывался, каким-то образом заполонила всю его душу. И разве он не надеялся втайне… О таком и не скажешь. Добрыня перевел взор куда-то во мрак, стараясь сдержать негаданно выступившие слезы. И даже вздрогнул, когда Малфрида сжала его плечо:
– Я попробую, Добрыня.
– Но как же? Сама ведь сказала…
– Он и так все знает о нас. Ну, может и не все. Однако и мы пришли сюда, не особо таясь.
Она поманила к себе Даа. Сава сперва хотел удержать парнишку, но потом отступил. Ему, как христианину, было отвратительно то, что сейчас собиралась сделать чародейка. Но он не стал навязывать свою волю: иное место, иные законы. И священник только отошел подальше, чтобы не смотреть.
Даа, кажется, не сразу понял, что с ним сделают, когда под нажимом руки Малфриды опускался на колени, спиной к ней. Стоял так, слышал, как она что-то бормочет у него за плечами, потом стащила с его головы олений остроухий колпак, волосы перебирала ласково. Все еще что-то говорила на непонятном ему языке, но потом полились и совсем иные звуки, похожие на скрежет сухого дерева, негромкий утробный рык, легкое посвистывание, словно ветер пробивается в узкую щель. И как такое человеческое горло может издавать? Даа стало страшно, он начал о чем-то догадываться, попытался встать… Но не успел. Резкий сильный взмах – и острое кремневое лезвие перерезало ему горло.
Добрыня чуть поморщился, когда увидел искаженное лицо Даа, который силился что-то сказать, но только захлебнулся собственной кровью. А Малфрида уже погрузила руки в страшную рану, пропускала темные потоки сквозь пальцы. Глаза ее горели огнем, лицо пошло трещинами, превращающимися в чешую, потемнело. И завывать стала по-звериному, когда брызнула жертвенной кровью на светлый лед, в котором неподвижно застыла Забава.
Добрыня знал, что, по словам волхвов, жертвоприношение увеличивает силу заклинания. Поэтому все время, пока шел обряд, оставался спокоен. Он ждал, чем все закончится, и просто смотрел на лед, на Забаву в надежде, что… И слышал, как голос ведьмы становился все больше напряженным, переходил на крик, визг, потом, затихая, в глухой стон превратился.
Малфрида почти упала на четвереньки, задыхалась. Но ничего не произошло. Забава оставалась в ледяном плену, тело Даа лежало в крови, где-то из глубин отдаленной темноты слышался треск и шорох, даже повизгивание, больше похожее на злорадное хихиканье. Ведьма подняла голову, посмотрела на сына. Выглядела она изможденной, бледной, под глазами появились тени. Даже желтое свечение погасло, и теперь очи чародейки походили на темные провалы.
– Говорила же, его колдовство сильнее моего.
Она судорожно сглотнула, попыталась привстать, но сил не хватило. И это разозлило Малфриду. Сказала, глядя куда-то в дальний конец пещеры:
– А ведь обещал же, что если приду, то силу получу такую, что все мои прежние умения детским лепетом покажутся. На самом же деле лишь посмеялся…
– Но ты так и не пришла к нему, – со сталью в голосе произнес Добрыня.
Что он имел в виду, Малфрида не поняла. Взглянула на сына почти гневно:
– Я сделала все, что могла, а ты еще и недоволен? Сокол мой ясный огорчен, что Забавушку ему не вернули? Так вот что скажу: начинай понемногу на себя рассчитывать, а не только за маменькин рукав цепляйся!
Она так разозлилась, что даже силы вспыхнули. А сделать ей еще столько надо было… Сперва мальчишку Даа оживить – он еще может пригодиться, – а потом она… Но сперва Даа.
Добрыня молчал, чувствуя, как горит от отчаяния душа. Он, воин и посадник, глава края и советник князя, прославленный воевода и правитель умелый, здесь ничего не мог. Ничего! Он слаб в этом мире. Ну уж если так… то он примет правила этого мира!
Малфрида раскладывала свои флаконы с живой и мертвой водой, готовясь вернуть к жизни шамана, когда ее отвлек громкий голос Савы:
– Посадник, побойся Бога! Что ты делаешь?
Добрыня уже рывком сорвал с себя бечевку, на которой висел освященный Савой крестик, и швырнул его в сторону.
– Силу, говоришь, Бессмертный тебе обещал? – почти рыкнул он. – Но силу он и мне обещал! Если приду… И вот он я! Слышишь, хозяин Кромки? Я пришел!
Он замер на миг. Ибо словно оглох от громкого хохота в своей голове, даже уши зажал от этого переходящего в лютый грохот смеха. И только когда довольный смех стал удаляться, смог поднять голову. Стоял, прислушиваясь, ощущая, как все его чувства обострились, будто весь этот темный мир протекал через него, наполняя чем-то новым, доселе неизведанным. Это была такая сила… и такая ярость… Но он сможет этим управлять!
Резко шагнул вперед и с размаху ударил сжатыми кулаками по ледяной глыбе, в которой томилась Забава.
Треск был оглушающий. Полетели куски льда. Малфрида и Сава отпрянули, схватившись за руки от неожиданности и страха. Сава прикрывал собой чародейку, увлекая подальше от проносящихся острых обломков. А Добрыня крошил и крошил глыбу, острые льдинки отлетали от его шлема, сыпались по плечам. И наконец ледяной кристалл начал раскалываться, развалился…
Забава выпала из него подрезанным цветком, но Добрыня успел подставить руки и поймал ее. Она была неподвижной, но широко открытые, словно подернутые ледяной корочкой глаза вдруг потекли растаявшей влагой… или слезой. Длинные ресницы опустились, задрожали, все еще блестя льдом, и она вздохнула, пока еще слабо, губы ее открылись, втягивая воздух, по горлу прокатился комочек.
– Дыши, Забавушка моя, дыши, любимая!
Он согревал ее своим теплом, обнимал, баюкал, как дитя. И постепенно она стала оттаивать, зашевелилась, стала соображать. И улыбнулась своему спасителю:
– Добрян мой милый!.. Что же ты так долго не приходил? Я так ждала тебя, так надеялась! Вся моя надежда была на тебя, мой витязь, мой боян!
Она еще словно была в навьем лесу, звала его бояном. А он обнимал ее, покрывал поцелуями, растирал ее озябшие плечи, руки.
– Сава, подай накидку. Она мокрая вся, холодная, надо ее согреть.
И к Забаве:
– Я пришел, как только смог, любушка моя! Как только сумел разыскать тебя…
Кутал ее в накидку, казался даже счастливым, только порой как-то странно потряхивал головой, как
