Сава удивленно посмотрел на Добрыню – у того в глазах веселые искры. И через миг оба расхохотались.

Однако вечером сладить с Жишигой оказалось непросто. Не давался волхв, скакал, бегал, как молодой, уворачивался, чтобы не связали. Видать, решил, что хотят добры молодцы его связанным Ящеру на съедение отдать. Еле управились с ним, скрутили, рот кляпом заткнули. Жишига только мычал и дико вращал глазами.

– Что за дурней в волхвы у вятичей берут, – покачал головой Добрыня.

– А может, разъяснить ему все? Он ведь ничего не знает о чародейке.

– Была морока этому недалекому такое в голову втемяшивать! Слишком долго. Легче было бы просто скинуть его куда-то в овраг, а Малфриде сказать, что, мол, сбежал. Но такую, как она, разве обманешь?

И оба гадали – зачем Жишигу с собой тащить? Им бы с Ящером управиться, а тут еще этого плененного волхва пристраивать.

Но и сама мысль, что им придется оседлать Ящера, казалась чудовищной. Саву, который некогда шел на Ящера, вообще оторопь брала. Столкновение прошлой ночью казалось даже забавным по сравнению с тем, что парню пришлось перетерпеть, когда его рвали когтистые лапы, а оскаленная пасть была так близко над ним… Потому не удержался, спросил:

– Как ты ее уломать смог и договориться, Добрыня?

Тот, сосредоточившись, облачался в громыхающий копытный панцирь. Однако через время все же ответил:

– Мы ведь с ней не чужие. Вот и поладили.

Добрыня говорил спокойно, словно им самое плевое дело предстояло. Но когда они пошли туда, где между деревьями была развешана упряжь для Ящера, ему, честно говоря, даже не по себе стало. Сава догадывался, что чудище должно было подлететь так, чтобы они эти канаты и петли могли на него накинуть, но подлетит ли? Чтобы такая силища, да так покорно…

Один раз он даже услышал, как Добрыня произнес негромко, словно обращаясь к себе самому:

– Выполнит ли уговоренное? Она ведь сейчас не совсем человек…

И вздохнул, борясь с внутренним напряжением. А вот Сава даже ощутил некое злорадство: надо же, а ведь как уверенно заявил, что они, мол, с ней договорились, ибо не чужие друг другу. Однако злорадство – оно от гордыни. И Сава заставил себя смириться, стал читать молитву, но крепкая затрещина посадника остановила его.

– Не развеивай чародейство!

Сава не обиделся. Его била мелкая противная дрожь. Темно было. Ночи новолуния самые глухие, не зги не видать. Даже постанывающего Жишигу, что лежал связанным неподалеку, едва удавалось различить. А Добрыня – ничего. Как будто видит в этом кромешном мраке. Раньше тут все мерцало да подсвечивало от игр навьих духов, а сейчас и тех нет. Может, предстоящее их и разогнало? И то подумать: простые смертные вознамерились оседлать ни много ни мало крылатого Ящера! И рука сама тянулась к кресту на груди, хотелось взмолиться, попросить высших сил… С этим было бы как-то легче, словно находишься под защитой, а не брошен на произвол судьбы против дикой, злой твари, какая размером больше в длину ладьи варяжской.

Сава не успел додумать мысль до конца, как раздался шуршащий звук наподобие шелеста, воздух заколебался, будто от ветра. Ящер подлетал, все его шесть крыльев легко несли длинное темное тело. Во мраке мерцали желтые светящиеся глаза, огромный силуэт казался черным. Чудище сделало круг над прогалиной, по бокам которой они примостились, удерживая длинные ремни упряжи, а затем… Плавно, словно лебедь, оно полетело прямо туда, где находился длинный ошейник, и с единого подлета всунуло в него узкую длинную голову. Только один из роговых наростов зацепился за завязку, и чудище потянуло сильнее, почти протащив за собой удерживающих ее людей.

Экая сила! Казалось, что невесть куда уволочит. Но нет. Замерло чудище, только крылья дрожали в темноте да метался длинный хвост. А ведь самое опасное – попасть под удар хвоста, который как будто действовал сам по себе, когда сам Ящер стоял почти смирно, только твердое чешуйчатое туловище подрагивало от невероятного напряжения.

– Я удержу! – крикнул Саве Добрыня, взбираясь по согнутой чешуйчатой лапе на спину Ящера. Он быстро обвил ремнями торчащие рога и затянул узлы у основания крыльев. – Теперь тащи пожитки и этого бесноватого волхва!

Жишига действительно бесновался. Спутанный по рукам и ногам, он пытался отползти в сторону. Сава был сильным парнем, но ему пришлось изрядно повозиться, пока волок его к Ящеру. А тот еще стал переступать лапами, пыхтел громко, в его утробе рокотало. Наконец Добрыня помог втащить Жишигу на круп чудовища, примотал к спине, чтобы не свалился.

– Сава, скорее! Она уже еле сдерживается!

Она? Саве, когда он взбирался по подрагивающей спине чудовища, цепляясь за жесткие чешуйки Ящера, уже и не верилось, что это она… та, которую столь страстно любил когда-то. Он ощущал, как под кожей Ящера перекатываются могучие мышцы. А потом был рывок, и Сава едва успел обмотать вкруг запястья петли, приник к бьющемуся под собой телу. Взлета даже не почувствовал, только ветер вдруг зашумел в ушах, хлопнули дружно все шесть крыльев. И понесло…

Саве казалось, что он уже не принадлежит себе, что он былинка в чреве самой матери-земли, – настолько чувствовал себя беспомощным, потерянным, оглушенным. Лишь через какой-то продолжительный промежуток времени смог открыть глаза, увидел перед собой согнутую спину Добрыни, сидевшего на хребте чудовища. Ну чисто наездник на коне… или туре. Ибо спина Ящера была выгнута дугой, как у дикого быка. Сава это не то чтобы видел, а угадывал. Он уперся ногами в подобие веревочных стремян, висел на обхватывающих запястья петлях. Висел, почти распластавшись, а вот сесть так, как Добрыня, не сумел. Тот уже словно слился со спиной Ящера, сидел уверенно, а Сава никак не мог приноровиться удерживаться так, чтобы было удобно. Хотя о каком удобстве можно говорить, когда под тобой, будто гигантская волна, взмывает огромное холодное тело? Холодное ли? Теперь ему казалось, что кровь чудища нагрелась, он ощущал идущий откуда-то изнутри, из-под жесткой чешуи жар. И опять до скрипа в зубах хотелось просить о помощи Всевышнего. До скрипа, ибо он со всей силы стиснул зубы. Лучше бы лишиться чувств, как, похоже, случилось с Жишигой. Тот был перетянут веревками за выступами хребта Ящера, не двигался, висел мешком. В темноте Сава скорее угадывал его неподвижность, чем видел. Видел? Он сам не понял, откуда появился и стал разгораться этот мертвенно-белесый свет.

Добрыня же закричал:

– Вот оно! Вот оно, вижу!

Что – оно? Сава поднял голову. Страшно хотелось поправить наползший на глаза нелепый кожаный шишак, но как это сделать, когда весь