Этот мир нави – лесной, болотистый, порой холмистый, порой степной – иногда менялся, в зависимости от обитавших в нем духов. Так, когда кикиморы перетаскивали водяного в новый водоем или он сам переплывал куда-то по реке, его прежнее озеро начинало зарастать тиной, там поселялись болотницы, накапливали дождевую влагу, рыли глубокие топи, заполняя их похожими на обычную траву водорослями. Если мавки, испуганные грозой, покидали свой куст или дерево, оно вскоре засыхало, валилось, и постепенно образовывались непроходимые чащи, где уже устраивались иные духи: торчали искривленные коряги-пушевики, выглядывали из трухлявого дупла голые одутловатые дупличи. Если же где-то начинали появляться духи степей с человечьими или змеиными головами, то они, бегая, как кони или туры, сносили любую поросль, вытаптывали открытое пространство. Много еще чего было в мире нави, духи обитали тут исстари, но, увы, были слабосильными перед людьми с их кипучей деятельной жизнью, потому и уходили от них. Здесь, в нави, они могли существовать до тех пор, пока не превращались в легких призраков, пока не исчезали, забытые теми, кто переставал в них верить, поклоняться и опасаться.
Но было и в этом призрачном мире то, что роднило их с миром яви. Солнце. Его лучи проникали всюду. Вот по небесному светилу и определяла направление Малфрида, когда отправилась разыскивать Добрыню. Ночью, став Ящером, она далеко унеслась от своей лесной избушки, построенной когда-то для нее очередным полюбовником. Имя его она уже забыла, как и не могла вспомнить, почему они расстались. Наверное, он просто надоел ей и она его уничтожила, пока была чудищем, а может, просто заколдовала, превратив в птицу или зверя, отправив из нави в явь, в мир людей. Если не попадется охотнику такой превращенный, то со временем может вернуть свой человеческий облик. Правда, помнить о том, что с ним было в нави, вряд ли сможет. Заклятие беспамятства Малфрида хорошо умела накладывать. И только Глобу она вернула в явь человеком. Но Глоба, такой любящий, красивый, а главное, так желавший ей помочь, заслужил это… Неразумны были его попытки, зато исполнены надежды и искренни. А искренность Малфрида в людях ценила. И если ценишь человека, да еще такого пригожего, верного, ласкового, то тут и до настоящего глубокого чувства недалеко. Но именно этого Малфрида и не могла себе позволить.
Она помнила, как вывела Глобу к великой реке Волге, сама наложила на него заклятие беспамятства, самое сильное, какое знала. Ведь, оставшись человеком, Глоба мог рассказать людям о Малфриде. А оказалось… То, что ее самый милый пленник станет христианином, пойдет служить Распятому, ведьме тогда и в голову не приходило.
После расставания с Глобой она скучала по нему какое-то время. Но потом у нее появился новый любушка, с которым и успокоилась: новая привязанность быстро излечивает от прежней – это Малфрида хорошо усвоила. Но, видимо, Глоба все же был лучше других, ибо, когда Домжар сообщил, что парень вернулся, она испытала нечто похожее на радость. Она-то радовалась, а вот Домжар места себе не находил. Явился к ней сам не свой, испуган был и все твердил, что не знает, как объяснить возвращение отданного в жертву, опасался людских расспросов и гнева. Впрочем, Домжар никогда особым умом не отличался. Особенно утомлял ведьму рассказами о дочке Забаве. И постепенно расположение Малфриды к милой девочке Забаве переросло в раздражение. К тому же дочь волхва и впрямь выросла на редкость красивой, а Малфрида, пусть и выглядела как пригожая молодица, все же была в том возрасте, когда юные девушки начинали вызывать у нее раздражение.
Но того, что Забава решит перечить воле чародейки, даже Малфрида не ожидала. Как посмела! Да кто такая эта дикарка вятичская? Хуже всего было то, что Глоба к девушке проявлял интерес. Посмел сбежать с ней. И такой ярости, какую почувствовала ведьма, увидев их вместе, она уже давно не ощущала. Малфрида поняла, что в ней взыграла обычная бабья ревность. По сути, это даже оживило ее, позволило почувствовать прежние страсти и волнения. Однако теперь она уже не была жертвой и могла разделаться с любым, кто пойдет против ее воли. С той же соперницей Забавой. Но она не ожидала, что Домжар ради дочери посмеет предать свою благодетельницу Малфриду. Да кем бы он был без ее помощи?!
Погубить Домжара ведьма имела право – он нарушил их уговор. И с девкой его она поступит так, как сама решит. Вернуть же Глобу была только рада. А тут еще и этот вызвался… чужак. Гусляр. Такие по свету бродят, много чего ведают, вот и подумалось: «Новости из мира от него узнаю, потешу душеньку». Да и хорош собой был пришлый. Пусть и не юнак, но все же стать гордая, волосы густые, даром что с легкой сединой, а глаза… Это теперь она поняла, что его глаза походили на ее собственные очи. А взгляд таких темных пронизывающих очей мало кого мог оставить равнодушным. Вот и решила: не с Глобой, так с этим полюблюсь. А то и с обоими! Давно она так не тешила себя, а страсти в ней и на двоих хватит.
Однако то, что вдруг стал вытворять Глоба, Малфрида не ожидала. Едва они оказались одни на берегу озера, едва она, раскрыв объятия, шагнула к нему… Малфрида и предположить не могла, что в этом милом парне появилась новая, неведомая ей сила. Ее едва не скрутило, когда парень стал взывать к своему Богу. И это здесь! В хранимом мире нави! Вот тогда от ярости ведьма сама не заметила, как превратилась в чудище. И владело ею только одно желание: погубить, уничтожить охристианившегося полюбовника. Она носилась как буря, тянулась к нему… однако так и не смогла найти его, не смогла увидеть, а потому крушила все вокруг, билась о землю, о кусты, драла когтистыми лапами кору на деревьях. Пока не обессилела и не стала опять человеком. Обиженной, преданной женщиной. Ну а потом… Лук со стрелами у нее хранился в избушке на дереве. А против стрелы с каленым наконечником никакая молитва христианская не поможет.
Это теперь ей казалось странным, что позже она неожиданно для себя послушала гусляра и вернула Глобе силы. Или, может, ей самой захотелось спасти парня? Как там называл Глобу гусляр? Сава.
