Вспомнив все это, Добрыня поднял глаза на Забаву. Но при этом отметил, как за ним самим наблюдает Сава. Понятно. Тот ведь знал всю эту историю и ту роль, какую в ней сыграл дядька князя. Поэтому, игнорируя взгляд этого недавно посвященного в сан святоши, посадник повернулся к Забаве:
– Вот что, дева милая, я тебе о тех делах поведаю, а уж ты сама решай, заслужила ли княжна, называемая тобой Гориславой, своей участи.
Он отложил гусли – для этой истории не нужна музыка, ибо Добрыня не стал бы ее воспевать ни за какие блага мира. И, сорвав очередную травинку, стал рассказывать, зажав ее в уголке рта.
Да, Рогнеда слыла красавицей. Единственная дочь в роду, где родились одни сыновья, любимица всей семьи, она была весьма высокого о себе мнения. Ей казалось вполне заслуженным, что киевский князь Ярополк прислал к ней сватов в такую даль. А тут еще Владимир.
– Они родились в один год от одного отца и разных матерей – Владимир и Ярополк. Владимир – дитя любви. Ярополк – сын сосватанной водимой жены48 князя Святослава. Именно Ярополк – после гибели брата своего Олега – имел огромную власть на Руси, не то что Владимир, только недавно вернувшийся в Новгород из-за моря. Так что, когда к престолу Полоцка явились послы Владимира, отец Рогнеды предоставил дочери самой решать, за кого ей пойти. И избалованная княжна с насмешкой ответила: «Я не хочу разувать сына рабыни. Я за Ярополка князя хочу!»
Забава вроде кивнула, поняв: снять обувь с мужа в первую ночь после свадебного пира полагалось всем женам – от простой селянки до княгини. Так жена выражает покорность тому, кому досталась. Но девушку заинтересовало иное.
– А разве матерью Владимира была рабыня-полонянка?
– Нет! – резко ответил Добрыня. И уже спокойнее сказал: – Она была ключницей при княгине Ольге, все хозяйство теремное было на ней, и Ольга весьма ценила Малушу… Так звали мать Владимира.
Добрыня умолк. Он не помнил, когда пошла молва, что его сестра была рабыней, не смог проследить, кто стал распускать этот слух об избраннице Святослава. Наверное, после их с Владимиром отъезда люди киевской жены Святослава постарались очернить ту, кого любил князь. При Ольге они бы такого не посмели. Но не было уже ни Ольги, ни Святослава… А на север, в Новгород, никто не смел принести весть, что Владимира считают сыном чернавки-невольницы.
А вот Рогнеда посмела заявить об этом во всеуслышание. И смеялась задорно, когда опешивший Владимир и его люди покидали хоромину Рогволода. Зато Добрыня помнил, как потом рыдал племяш у его колен, как стыдился выйти и поглядеть на тех же новгородцев, ожидавших, что им ответит на выдвинутое Рогнедой обвинение в низком происхождении. Как не посмел это сделать и Добрыня, некогда сам же уговоривший их выбрать князем своего сестрича. И теперь понимавший, что памяти его любимой сестры нанесено глубочайшее прилюдное оскорбление.
Но рассказывать Забаве о пережитом потрясении Добрыня не стал. Зато сказал, как разлютился дядька Владимира.
– Добрыня был родным братом Малуши, матери Владимира. Выходит, и его эта пава полоцкая унизила перед всем честным народом. И он велел Владимиру собраться с духом и идти на Полоцк. Помститься за осраму и унижение, за поруганную честь матери.
Дальше Добрыня и себя не жалел, рассказывая. И не скрыл, что именно дядька велел Владимиру после взятия Полоцка положить под себя Рогнеду перед всеми людьми, перед ее плененными отцом и братьями. Как рабыню, добытую в походе. Но позже сам же Добрыня посоветовал возвысить ее до уровня княгини. Чтобы глупая Рогнеда поняла, что и рабыне сильный муж может дать достойное положение. А уж потом Добрыня приказал вырезать весь род Рогволода. Не столько со зла, сколько понимая, что, оставшись в живых, они точно будут мстить за пережитое поругание. А им с Владимиром, учитывая, что они на самого Ярополка и на Киев шли, иметь за спиной мстителей никак нельзя было.
И взяли они Киев, и погубили Ярополка, и вознесся Владимир на Руси. Но одного только не учел Добрыня – полюбилась молодому князю красивая полочанка Рогнеда. И так полюбилась, что он и о других женах забыл. Что ему до Аллогии, которая только дочерей рожала? Что до принцессы Олавы, умершей первыми же родами? Даже то, что он взял себе вдову брата Ярополка, гречанку Зою, женщину редкостной красоты, не отвлекло его от Рогнеды. А Зою он взял, чтобы в семье осталась, – так исстари повелось, что победитель забирал себе вдову поверженного противника. Отчасти это даже добром считалось – позаботиться об оставшейся без защитника женщине, не дать погибнуть ей и детям ее. Гречанка Зоя в ту пору была беременна от Ярополка, но Владимир позже ее дитя своим признал, не сделал безотцовщиной. И все же любивший красавиц и заключавший и позже браки для родства с государями иных краев, Владимир все одно Рогнеду не оставлял. Она ему то и дело рожала красивых, крепких детей, к ней он возвращался из своих походов, с ней советовался, и она сидела подле него на княжьем столе как водимая главная супруга.
Так что власть имела Рогнеда-Горислава, да такую, что самому Владимиру указывала. Она же, помня былое, и настояла, чтобы князь услал Добрыню обратно в Новгород. Говорила, мол, нечего дядьке состоять при полновластном правителе, нечего в дела государственные вмешиваться. Вот Владимир и велел Добрыне уехать. И тот не виделся с князем до того времени, пока не понадобился ему для совместного похода на булгар. Тогда они только и встретились, однако пригласить Добрыню в Киев, где власть имела Рогнеда, Владимир все же не осмелился. Ну да у Добрыни были и свои дела в Новгороде, он не пенял князю. Зато все же предостерег, чтобы тот Рогнеде полной воли не давал. Ведь через кровь родни ее брал… Забудется ли такое?
И оказался прав, как оказалось. Рогнеда все помнила,
