Зазвонил телефон и он вернулся к столу.
— Да, — поднял он трубку.
— Смирнов говорит, — услышал он его глухой голос, — узнал?
— Да, — спокойно ответил он, — узнал
— Это хорошо, что узнал… — голос замолк. — Долго жить будешь.
— Сколько бог даст…
— Ну-ну… — и в трубке послышались длинные гудки. — Полковник положил трубку.
«Черт, — выругался про себя Сорокин, — вычислил. Все-таки стерва глазастая номер машины моей таки запомнила. Ну, что ж, тем хуже для неё. Придется, раз так, её доченьке некоторое время пожить у меня пока все не утрясется. Не хотелось бы, конечно, с детьми связываться, — Сорокин посмотрел на картину, — но тут уж ничего не поделаешь, сами вынуждают. По-другому Александра Васильевича не остановишь. Зуб даю, что он даже рад теперь, что я его бабе слегка зубки выровнял, такой козырь ему дал…А с другой стороны, доказательства… Где доказательства, что это именно я избил её? Кроме неё про это больше никто не слышал и не видел. Сама дура в столб въехала. Шустренький старлейт на дороге может стукануть? Так он уже получил свое за то, чтоб не вмешивался. Ющенко ему сразу стольник в хавальник сунул. Кто еще? Прохожие? Не смеши себя… А может, — осенило его, — это все он сам и подстроил? Да нет, — тут же отмел он эту мысль. — Это было бы совсем круто, свою жену под авторитета подсовывать. А с другой стороны, почему в меня въехала именно она? Москва, такой маленький город, блин, что вот именно ей и надо было подставиться! Ну, сука… Теперь ломай череп, что делать? Неприкосновенность… Да плевал он на мою неприкосновенность с высоты своего роста. Да, — Сорокин устало прикрыл глаза, — только бы найти эту дрянь, девчонку его, да припугнуть его как следует, что б не дергался, если хочет, конечно, чтобы с его дочкой ничего такого не случилось. Может быть, и подействует… А не подействует, будем искать другие меры воздействия…»
Очередной звонок вывел его из тяжелой задумчивости. Сорокин поднял трубку и нехотя ответил на приветствие. Трубка что-то говорила, а он молча слушал. Разговор длился минуты три не больше и за все это время он больше ни проронил, ни слова. К концу разговора, если это, вообще, можно было назвать разговором, его гладкий, без единой морщины лоб покрылся мелкими капельками пота, а сам он себя чувствовал не лучше червя, которого только что нанизали на крючок и вот-вот отправят за борт рыбок кормить. Хотелось развернуться, но только большим усилием воли он заставил себя этого не делать, достаточно было и одного уже угробленного утром компьютера. Все остальное могло ему еще пригодиться. Правда, он в этом сейчас очень и очень сильно сомневался.
Большая стрелка на золотых часиках застыла на девяти вечера, а маленькая подбиралась уже к тридцати. Сорок пять, пятьдесят, пятьдесят пять — это самая шустрая секундная стрелка стремительно заканчивала свой круг. Московское время 21 час 30 минут. Стрелка добралась до самой вершины и стала спускаться вниз…три, четыре, пять, шесть, семь… Пошел другой отсчет времени.
От девяти — тридцати Сорокин отнял десять, ровно столько минут прошло после звонка эфэсбешника и получил девять, двадцать. А если и дальше еще попробовать поиграть с числами, то можно было выйти как раз на тринадцать, самое «любимое» его число. Но Сорокин этого делать не стал. Настроение и так было на нуле, и не стоило стараться опустить его еще ниже.
Депутат поднялся с кресла и подошел к окну. Дым на улице немного рассеялся, и жара спала. «Еще немного, — прикинул он, — и стемнеет. Тьма завладеет городом, вот тогда то на улицы и повыползают из всех щелей разные скользкие, ядовитые твари. Выползут и начнут пожирать припозднившихся прохожих. А когда прохожие закончатся, и на улицах жрать уже будет нечего, твари начнут ломиться в дома, взламывая двери и, выбивая в окнах стекла, и пожирать всех там: младенцев, стариков, сонных женщин и возбужденных мужчин. Кто-то начнет защищаться, но все будет бесполезно… Вместо одной убитой твари тут же будут появляться новые, только еще более ненасытные и кровожадные. И всюду будет только ужас, кровь и валявшиеся остатки человечины… Тогда несчастные начнут сыпаться из окон, предпочтя более легкую смерть, той, что ждала их в их собственных же квартирах. Наивные человечки, — ухмыльнулся Сорокин. — Эти твари умеют летать. Они начнут вас хватать и раздирать на куски еще в воздухе, забрызгивая вашей кровью окна и стены домов. Вы будите орать, визжать, рыдать и молить бога о помощи, но все будет напрасно. Он в очередной раз про вас забудет… А затем одна из этих мразей ворвется сюда и… — у Сорокина даже мурашки побежали по коже, — и набросится на меня. Будет немножко больно, но не очень долго. Я услышу хруст своих костей и на этом, слава богу, для меня все закончится. Для меня, но не для вас! Для вас эта вакханалия будет продолжаться еще всю ночь… А утром этот город перестанет существовать. Не спасется ни кто, не протестанты, не гугеноты. Умрут все, все до последнего младенца и тогда твари полностью завладеют городом и начнут пожирать сами себя…»
Сорокин вернулся к столу и потянулся за следующей сигаретой. «Уж лучше так, — проговорил он, — чем умру я один, а они все останутся… Просили эту, эту… — он даже определения не смог для нее сразу подобрать, — просили эту гадину сегодня сдохнуть… Ну, сука… — стакан с хрустом разлетелся в его сжатом кулаке и несколько острых осколков с болью впились ему в ладонь, но он этого даже не почувствовал. — Теперь мне эта соплячка, дочка его, нужна, вообще, как воздух. Иначе, — Сорокин скривился, — я за свою жизнь ломаного гроша не дам».
День 2, эпизод 19
Эпизод XIX
Сверкание молнии, оглушительный раскат грома и черные, острые когти, и еще капающая, из зубастой пасти хищника слюна, и еще дикий, раздирающий душу крик несчастной. И, еще… красные, горящие ненавистью волчьи глаза. И еще… крик, но уже ни этой, другой… И все, после этого только…безмолвие и полное отстранение от действительности.
Коршуна передернуло. Что-то в этих картинках не клеилось, но вот что?
— Информация, товарищи офицеры, секретная и разглашению не подлежит, — продолжал тем временем излагать свою версию происходящего подполковник Мальцев. — Столько жертв в течении всего двух дней и все молодые женщины. И это еще не конец. Кто из вас может поручиться, что в данную секунду еще какая-нибудь одурманенная
