Лорман зажмурился и отвернулся.

— В глаза, дура, не бей, слепишь.

— Ты слепым родился, кретин, — выдала она, но фонарик все же отвела в сторону. — Если я дура, то ты, вообще, полный идиот и непроходимый тупица, свалившийся мне на голову.

— Заткнись.

— Заладил, блин… — хихикнула вредина, развернулась и пошла дальше, осторожно, что бы ни споткнуться, ступая на шпалы. — Как будто и слов других в русском языке нету: «заткнись, да заткнись». Ах, да-а, — нежно промурлыкала она в темноте своим бархатным девичьим голоском. — Я же совсем забыла, что ты у нас немец. Только хенде хох и Гитлер капут. А все-таки здорово мы вас тогда лупанули, что вы до сих пор в себя прийти не можете, тормоза сплошные…

— О боже, — Лорман остановился и сжал голову руками, — за что я перед тобой так провинился, что ты наслал на меня эту стерву.

— На фиг ты ему сдался, — рассмеялась где то впереди Лика. — Что бы на бестолочь еще время тратить.

— Убью, дрянь, еще одно слово…

— Напугал ежа голой за…

Договорить она не успела, почувствовав, что что-то большое наваливается на нее сзади, сбивает с ног и придавливает всей своей массой к земле, вернее к шпалам. Падая, она выронила фонарик и больно ударилась подбородком о рельсу. Зубы клацнули, фонарик отлетел в сторону и погас, во рту, что-то хрустнуло, а из глаз, наверное, посыпались искры.

— А-а-а, — завизжала она. — Совсем крыша поехала. Ты мне все лицо разбил, урод.

— Не ори, — Лорман попытался ее перекричать, но все было бесполезно. Тогда он нащупал в темноте ее рот и попытался его заклеить своей ладонью, что бы хоть на несколько децибел ослабить вой сирены. Сирена замолкла, но в ту же секунду он почувствовал, как ее остренькие зубки резко впились ему в пальцы. Дикая боль пронзила суставы. Теперь уже заорал он:

— Пусти-и-и…больно же!

— А ты не размахивай, где попало, — Лика разжала свои зубки. — А то калекой отсюда выберешься, я тебе обещаю.

— Сука!

Лорман вовсе не собирался ее валить, просто нога, когда он всего лишь попытался ее догнать, ускорив шаг, на бегу попала в какую-то яму, и он со всего маху полетел прямо на нее, за что и был слегка искусан.

— Урод!

— Я не хотел, — парень, упершись здоровой рукой в шпалу, продолжая все еще дуть на кровоточащие пальцы, стал медленно подниматься.

— Чего не хотел? — почувствовав, что тяжесть свалилась с ее тела, Лика тут же перевернулась на спину и принялась в темноте размахивать руками, несколько раз, даже на что-то натыкаясь. — Ты чего это здесь вытворяешь, — визжала она. — Сила есть, ума не надо, да? Хотел изнасиловать, да?!! Только еще раз приблизься, я за себя не отвечаю.

Получив в темноте по носу и в челюсть, несчастный потомок некогда побежденных оккупантов, добравшихся до Москвы и не очень благополучно сваливших обратно, все же ухитрился подняться на ноги, и тут же отскочил в сторону, чтобы не получить еще.

— Споткнулся я, — пробурчал он, — не неси чушь, еще кусается. Нужна ты мне, коза драная, насиловать тебя, поищи себе другого козла!

Сказал и напрягся, приготовившись к получению очередной очереди «лестных» определений и местоимений в свой адрес, особенно за «драную козу», слетевшую с языка. Однако, на свое удивление, ответной очереди не последовало. Тишина и темнота завладели пространством. Он постоял еще немного, прислушиваясь, но все было напрасно. Девчонка молчала.

— Эй, — подал он голос, — ты где? — и снова прислушался. И снова тишина… Тогда он выставил вперед руки и сделал неуверенно один шаг вперед. — Где ты?

Не рискуя двигаться дальше стоя и ожидая от этой сумасшедшей всего, чего угодно, Лорман опустился на четвереньки и только после этого продолжил свой путь. Мелкий гравий тут же впился в коленки и в ладони. Парень сморщился, но позы не изменил. Осторожно перебирая ногами и руками, он медленно-медленно двинулся на ощупь вперед. «Ну вот, — мелькнула мысль, — и я сделал первый шаг в сторону деградации. Обезьяна и только, только хвоста не хватает. Пить меньше надо». Еще несколько движений и его голова наткнулась на что то мягкое. Он тут же отпрянул, опасаясь очередной затрещины, но этого делать, было уже не обязательно. Девчонка даже не пошевелилась.

— Ты чего молчишь? — испугался он. — Ты там не умерла случаем?

— Не дождешься, — всхлипнула Лика. — Фашист проклятый. Ты мне… кажется… зуб сломал.

Уточнять, какой именно, Лорман благоразумно не стал, да она бы и не ответила. Обхватив колени руками девчонка вдруг перестала сдерживаться и разревелась.

— Не плачь, — парень с опаской протянул руку и предпринял неуклюжую попытку ее успокоить, пытаясь погладить ее по голове. — Я же не специально…

— Мамочка, — Лика принялась растирать слезы по щекам, — забери его отсюда. Руки убери, недоносок, укушу. Как я теперь домой появлюсь беззубая? Сядешь за изнасилование, понял! Из тебя там быстро девочку сделают, — всхлипнула она, — и все зубы повыбивают.

Два раза просить не потребовалось.

— Ну, и черт с тобой, — отшатнулся Лорман. — Свалилась на мою голову…

— Иди к черту, что б глаза мои тебя не видели.

— Фонарик дай и пойду

— Что?

— Фонарик, говорю, отдай, — повторил Лорман, — и до свидания…

— У меня его нет, — Лика пошарила вокруг себя руками. — Он куда-то закатился.

— Час-от-часу не легче, — выдохнул Лорман. — И как ты себе представляешь без света дальнейшее наше путешествие по этим катакомбам?

— Молча, — огрызнулась Лика. — Вали вместе со своим фонариком. Как я теперь без зуба жить буду? Кому я теперь нужна буду беззубая?

— Ты и с зубами вряд ли кому понадобишься, — ухмыльнулся в темноте Лорман, представив на секунду себе ее щербатое во всей красе личико.

— У-у-у, — завыла снова девчонка. — Он еще издевается. Фашист, эсэсовец проклятый, что бы у тебя самого все зубы повылетали, зараза…

Дослушивать парень не стал, заткнув пальцами уши, он повалился на спину, и вдруг, неожиданно даже для самого себя рассмеялся, не веря, что все это происходит с ним наяву.

Так они и жили. Она во все горло ревела, оплакивала себя, красивую, сидя на рельсах или на шпалах, в темноте ведь не видно, а он во все горло ржал, как конь, во всей красе представляя себе беззубую улыбку этой брыкающейся кобылки.

— Ах так, да, — Лика вдруг перестала реветь, совершенно сбитая с толку его идиотским смехом. Значит, так, да… Изуродовал меня и смеешься, да? Тебе смешно, да?

Лорман не реагировал, продолжая все еще закатываться от смеха. И, чем больше она свирепела, тем сильнее он закатывался.

— Ну-ну… Посмотрим еще, кому хуже будет?

И подвернувшийся под руку первый же увесистый в темноте булыжник полетел в его сторону. Послышался глухой удар, и смех тут же прекратился. До этого здесь было только темно, а теперь стало еще и тихо! Ощущение, как в гробу с закрытой