Маленькая дверь в моей стене, которую я заперла и заблокировала?
Сад, которого я избегала, не спрашивая себя почему?
Когда я спала, мне снились воспоминания и всегда тот кошмар о доме.
* * *Прошла первая неделя, мама так и не позвонила, и меня проняло любопытство. Я проверяла телефон, ждала череду сообщений, в которых она хотела убедиться, что я нормально добралась до дома знакомых из церкви, и потом, когда бы я не вышла на связь, сообщения стали бы тревожными, серьезными, без смайликов, с вопросами, где я, что произошло и почему я не появилась. В комнате связь ловила плохо, кирпичные стены были слишком толстыми, но на улице я увидела бы ее попытки связаться со мной. За все дни ни одного пропущенного.
Субботним утром, пока не передумала, я нашла ее имя в «Избранных» и набрала. На линии раздалось слабое шипение, а потом пронзительный гудок, но сигнал тут же пропал. Я попыталась позвонить еще раз, стоя возле окна, почти наполовину высунувшись наружу, хотя от одного только вида земли сквозь пролеты пожарной лестницы у меня кружилась голова. Звонок сорвался.
Хороший сигнал удалось поймать, только когда я вышла из дома. Я остановилась через улицу от здания, чтобы никто из девочек не услышал. Казалось, скучать по мамам здесь – табу.
Она тут же ответила.
– Бина? Это ты? Я за рулем. Не слышу тебя. Бина?
Она назвала меня Биной, не Сабиной – продолжала повторять мое имя, словно удивилась моему звонку, – и я решила посчитать это хорошим знаком. Я смягчилась и потеряла бдительность.
– Это я, – ответила я. Эти два слова повисли в воздухе. Не то чтобы я ожидала, что она услышит их сквозь ветер в ушах и статичный рев в микрофон телефона. Похоже, она ехала по шоссе с открытыми окнами. Ей нравилось так делать. Я представила, как она наслаждалась тем, что ветер угрожал сорвать все слои ее кожи, волос и мышц, пока не останутся лишь кости, и она станет свободна.
Во мне зародилось возбуждающее чувство власти. Вот, значит, каково посвятить жизнь только себе, и я стала свидетелем того, как мама только начала это делать. Но потерпела неудачу. А со мной этого не случится. Я хотела разделить это с ней – разве она не хочет этого для меня? Будет ли она мной гордиться?
Я окинула взглядом улицу – свой новый дом. Квартал состоял из узких многоквартирных домов и особняков, некоторые скрывались за воротами, но ни один не выше пяти этажей. Оттенки вокруг были самые разные – коричневые, желтовато-коричневые, красные, красно-коричневые и снова коричневые. Здесь на тротуаре росли деревья, на одном конце улицы расположился магазин с зеленым навесом, на другом – паб с красной дверью, ярко-голубой почтовый ящик, люди выгуливали своих ухоженных собак.
Живописный вид, как декорации к фильму, который оказался именно таким, каким мне в детстве описывала мама. Его могли взять из ее историй и сделать настоящим. Я хотела ей рассказать, но она почти меня не слышала.
Я все это время продолжала спрашивать в телефон:
– Мам?
Она, можно сказать, перекрикивала ветер.
– Я в машине. Не слышу тебя. Что-то случилось? Что случилось? Что ты сделала?
Она разговаривала по гарнитуре, легко могла поднять окна и поговорить – но не хотела.
– Я не в доме твоих знакомых, – выпалила я. – Не поехала к ним.
– Ты что? Я тебя не слышу…
Это вырвалось. И разрасталось под моими ногами. Где я находилась, что я как минимум месяц не вернусь домой, что она, возможно, могла бы выслать мне денег. Я находилась в городе, где мы должны были жить последние восемь лет, и, возможно, никогда больше не вернусь.
Теперь я почувствовала власть.
– Я должна встретиться с девочками, но я съезжаю на обочину, – сообщила она. После остановки машины, когда ветер не заглушал ее, она стала говорить намного яснее. – Пожалуйста, скажи, что ты не у своего отца.
Она не использовала одну из наших кличек, назвала его как можно грубее – отцом, с ударением на «своего».
– Ты там, – сказала она. – Это так?
Ее голос прозвучал так слабо, что у меня сжалось сердце – даже не сжалось, а сплющилось. Я многое хотела сказать, но накатило болезненное воспоминание о последнем дне, когда она принесла мне свой старый чемодан, одно колесо которого так истерлось, что вихляло, и сообщила, что выгоняет меня. Оно было сильнее. Громче. Я даже не смогла вспомнить, зачем хотела с ней поговорить.
– Я тебя не слышу, – сказала я и повесила трубку.
* * *Я перешла улицу и направилась к крыльцу. Дул ветерок, и здесь было прохладнее, чем в доме, он прикасался к рукам, скользил по волосам и поднимал их с влажной горячей шеи. Коснулся моего лица, синяки и царапины на котором все еще казались чувствительными и свежими. Может, воздух и солнце помогут мне их залечить, чтобы я перестала выглядеть жертвой и меня не спрашивали, что со мной сделали. Я на секунду закрыла глаза, чтобы собраться с мыслями, как вдруг услышала зов и совершенно забыла о маме.
Громкий скрип звучал настойчиво. Резко. Прокатился по моему телу, с болью проник в голову. Я должна была это прекратить.
Звук доносился из-за дома, с территории между зданием и соседним особняком. Там находился приватный сад, где мы собрались в мой первый вечер здесь, которого я избегала всю неделю и еще не видела при свете дня.
В центре него расположилась калитка с блестящим золотистым замком, но ключ мне не понадобился, потому что она была открыта и периодически покачивалась на ветру.
Я ухватилась за нее, чтобы остановить скрип, и тут это случилось.
Вместо того чтобы ее закрыть, как планировала, я прошла туда.
В этот момент по мне словно что-то прокатилось. Спокойствие омыло мое тело. Калитка захлопнулась за моей спиной, и скрип прекратился. Я пошла дальше. В темноте территория казалась намного больше, но на самом деле шириной была с узкое здание. Повсюду благоухали растущие из земли живые организмы, летала мошкара, слышался шелест при движении, лесная тишина, но она все равно была маленькой и огороженной.
Я приложила ладонь к грубой коре дерева. Оно казалось слишком старым, чтобы расти здесь, посреди бетонного города, между кирпичными зданиями. Ствол был высоким и сучковатым, с наростами, а нависшие ветви обеспечивали прохладные участки с тенью. Посмотрев наверх, я увидела
