Девушки впились в меня взглядами, как ряды черно-белых глаз на стенах лестницы. На самом деле было сложно найти отличие. Затылок начал пульсировать.

– Можешь взять, если хочешь, – сказала я Харпер. – Любой из вас может взять.

Мне стало очень жарко. Я вспомнила про тост и пошла его достать. Он был холодным и твердым, но неживым, как пенопласт. Я бросила его на свою тарелку – тут не поможет ни масло, ни желе.

Когда я снова посмотрела на яичницу, с ней все было нормально. Ничего не двигалось, и украшение в виде цветка было ярко-фиолетовым. Харпер улыбнулась мне, как и девушка с пышными волосами. Гретхен сидела с каменным лицом. Четвертая девушка озадаченно нахмурилась.

– Она в порядке? Не ест.

– Наверное, у нее похмелье.

– Она должна позавтракать.

– Ой, смотри, она позеленела.

– Что ты сказала? – услышала я. Они вчетвером наблюдали за мной. Это сказала не Гретхен. Она показывала на меня вилкой.

– Не говорила, – ответила я. – Я ничего не говорила.

– Ты – Бекка, да? – спросила одна из девушек.

– Нет, нет, ее зовут Бина, – поправила ее Гретхен. – Помнишь?

– До ее появления такого не было, – констатировала другая.

– Это правда, – сказала Харпер и склонила голову. – Никто из нас не видел Кэтрин, пока не появилась ты.

Я не могла понять, что творится в их головах. Чувствовала, что они меня обвиняли, думали, что произошедшее в кромешной темноте, над нашими головами и в наших сердцах, животах, головах организовала я. Я не могла понять, настолько ли это ужасно, что заслуживает наказания, или им понравилось и они приняли меня.

– Тебе надо пойти сегодня с нами, – предложила Харпер. – Посмотрим, вернется ли Кэтрин, и…

Гретхен хлопнула ее по руке.

– Рано, – сказала она. – Не здесь.

Харпер покраснела и опустила взгляд.

Но я потеряла опал, если он вообще был у меня. Моя память, когда я попыталась к ней обратиться, забралась в небольшую черную дыру. После ухода Моне я безуспешно поискала опал по всей комнате. Его нигде не было. И то, что произошло вчера в вечерней темноте, что я видела и заставила увидеть всех остальных, было связано с камнем, который я держала в руке, в чем я была уверена точно так же, как в том, что он закопан под террасой в сотне километров отсюда.

Гретхен скрестила руки, всем своим видом демонстрируя угрозу.

– Ты ничего не будешь есть? – спросила она.

Не успела я ответить или хотя бы откусить тост, как вбежала Анджали, сопровождаемая шумом – доски на полу снова завизжали.

– Я проспала! – объявила она. – Поверить не могу, что упустила шанс поесть яиц. – Она насыпала себе немного хлопьев и повернулась к столу. – Привет, Ана София! Привет, Гретхен! Привет, Мюриэл! Привет, Харпер! – Смена ее настроения ошеломляла. А потом она увидела меня. – Бина, – произнесла она сдержаннее. – Привет.

Анджали могла сесть где угодно за этим огромным столом, но, положив себе завтрак, заняла место напротив меня, наши локти почти соприкасались. Я была этому рада, хотя не понимала, почему она выбрала этот стул.

– Эй, ты будешь это есть?

Я покачала головой, и она подтянула к себе мою тарелку с нетронутой едой.

– Замечательно, – сказала она. – Итак… – Настал неловкий момент, кусочек грейпфрута повис на кончике ее вилки. – Как себя чувствуешь? Лучше?

Казалось, она была вынуждена говорить оживленно, словно за нами кто-то наблюдал. На самом деле так и было.

Я тихо ответила:

– Лучше, наверное.

Похоже, это она вчера обо мне позаботилась. Я даже была в этом уверена. И она нанесла на мою губу свежий слой бацитрацина.

– Это хорошо. Ты, видимо, перепила, да?

Я не могла вспомнить, но это так на меня не похоже.

– В любом случае рада, что ты в порядке.

Ее глаза – мерцание в них – сообщили мне, что она хотела сказать мне что-то еще, но не стала. Возможно, увидела выходящую на рассвете из моей комнаты Моне и осторожничала. Возможно, до сих пор обижалась из-за того, что я не разрешила ей открыть маленькую дверь. Я посмотрела на отметины на ее запястьях. Теперь они были фиолетовыми. Не совсем как цветок на тарелке, а скорее как мой синяк. Я почувствовала себя монстром – знакомое ощущение.

Анджали приступила к еде, тогда как остальные как раз доели.

Я решила что-нибудь сказать.

– Мне жаль того, что случилось вчера в моей комнате… Знаешь, когда ты ушла, я открыла эту дверь…

– Нет, нет, стой, – отрывисто произнесла она. – Прекрати говорить.

– Что?

Она смотрела на девушек, которые собирали тарелки.

Как только мы остались одни, она опустила руку.

– Я ничего не хочу об этом знать, – сообщила она. – Пожалуйста, не рассказывай мне. Я не оставалась в саду, но слышала про случившееся. Это снова произойдет, и я не хочу стать частью этого.

– Что ты слышала? Что происходит? Они сказали, что до прошлого вечера никто не видел Кэтрин.

– Почему ты не расскажешь мне, кто твоя мама? Это произошло восемнадцать лет назад, когда она была здесь. Вот что я слышала.

В дверь вошли какие-то девушки – тоже опоздали. Я заметила, что Моне с ними не было. Она так настаивала, чтобы я успела на завтрак, а сама не появилась. Вместо этого ей надо было поспать, будто она всю ночь танцевала в хаосе города, который я до сих пор не посмотрела.

Пока остальные толпились у столика с продуктами и наливали себе сок, Анджали подалась вперед.

– Слушай, – прошипела она. – Я забрала его у тебя на хранение, но не хочу держать в своей комнате. Даже не знаю, как он попал к тебе в руки, но нельзя ронять его на лестнице – мог найти кто угодно. Даже Моне.

Мое лицо, наверное, посерело. Я видела это в ее глазах, словно она прокомментировала это. Она говорила про опал. Он на самом деле был – не приснился мне.

– Твоя дверь была заперта, но я оставила его снаружи.

Я была так рада, что едва могла говорить.

– Спасибо, – сказала я. – Мне пора.

Я встала и со скрипом отодвинула стул. Ничего не съела, но и не была голодна. Я выбежала сквозь двери в тамбур, примыкающий к кухне. Мои имя и заказ вычеркнули на листке, сверху стояли грязные тарелки и зеленые стаканы. Кухня до сих пор была пустой. В раковине бежала вода, но рядом с ней никто не стоял.

Как и обещала Анджали, у двери меня кое-что поджидало. Обернутое в футболку, спрятанное внутри. Кольцо с опалом было холодным, поверхность гладкая, оправа тонкая и серебристая. Может, я и уронила его вчера где-то на лестнице, но камень не раскрошился, не сломался. Оно выглядело идеально, как и на молодой руке моей мамы.

С ним я нашла и записку без подписи, написанную изящным почерком.

Помоги мне выбраться.

В этом не было смысла. Я думала, Анджали здесь счастлива. Как