– Откуда ты? – спросила я.
– Ты спрашиваешь, кто я по национальности?
Мне так не казалось, но я покраснела из-за того, что она указала мне на это. Я знала, что была похожа на еврейку – всегда знала, ведь при мне говорили определенные вещи, но потом часто добавляли: «О, это всего лишь шутка, ты же понимаешь, что мы имели в виду?» Но было грубо с моей стороны интересоваться этим. Она права. Когда дело касалось ее, я становилась грубой и любопытной.
– Некоторые члены моей семьи из Ирана, некоторые – из Франции, Италии, с Кубы и все такое. К тому же у меня три кузины из Австралии. Но ответ на твой вопрос – Колорадо. Там, откуда я родом, горы выше, чем ты можешь представить, и у нас на задних дворах бродят дикие лошади. Воздух там такой разреженный, что не все могут им дышать. Но это всего лишь адрес. А на самом деле я отовсюду. Я – часть целого мира. Я – будущее, потому что однажды все будут походить на меня.
Во время разговора ее вихор дергался, глаза блестели, а руки жестикулировали. Я не могла отвести взгляда – по крайней мере не хотела.
Я начинала подозревать, она абсолютно все это выдумала. Великолепно.
– А что насчет тебя? – спросила она. – Откуда ты?
Я замешкалась и приготовилась к тому, что может за этим последовать. Но когда открыла рот, не произнесла ничего достойного.
– Из Гудзонской долины, – просто сказала я. – Из небольшого городка. Ты его не знаешь.
– Зачем ты мне об этом говоришь? – огрызнулась она. В ее голосе слышалось разочарование, даже презрение. – В любом случае именно так я получила свое имя. А ты свое как?
Проблема в том, что я не могла смотреть ей в глаза и врать.
– Его дала мне мама. Нашла его в книге детских имен. Сабина. Ей нравилось, как оно звучало. Вот и все.
Она глубоко вздохнула, словно знала, на что я способна и что сейчас сдулась на глазах у мастера.
– Тебе правда надо придумать истории получше, – сказала она.
Она порылась в моем чемодане – он был пуст, каждый карман и откидная крышка. И теперь стояла у шкафа, рассматривая какие-то предметы и коллекцию пустых вешалок. Я не скрывала чего-то интересного или страшного, по крайней мере там, где она могла бы найти.
– Ты вчера вернулась со всеми? – спросила я.
– А ты меня за собой не видела?
– Нет.
– Не видела, как я проскользнула после тебя и закрыла ворота?
Я попыталась вспомнить.
– Я не помню. Прошлым вечером я плохо себя чувствовала. Так ты оставалась снаружи? Всю ночь? Куда пошла?
– Ты этого не слышала, – сказала она.
Она стояла с самым непроницаемым выражением лица, и я не могла понять ее эмоции. Напоминала маску на палочке, из картона и двух прорезей для глаз, за которой она скрывала настоящее лицо.
– Можешь не говорить.
Я сама могла сложить два и два. Ее выдавали грязные ноги – похоже, она провела ночь в саду. Она шутила по поводу того, что шла прямо за мной и пропустила комендантский час?
Я заметила, что она припала к стене, словно, перерыв все мои вещи, устала и теперь нуждалась в отдыхе. Ее дыхание стало затрудненным, хотя воздух в комнате был нормальный. Возможно, именно поэтому она не уходила.
– Это твое первое утро, поэтому я тебе кое-что расскажу, – сказала она. – Если будешь спать долго, пропустишь хороший завтрак. Останутся лишь хлопья и хлеб. Они уносят тостер и прекращают подавать яйца. Но ты, конечно, можешь не торопиться, если хочешь хлопья и сухой тост.
Сама она и шага не сделала в сторону двери.
Я свесила с кровати ноги, и ей пришлось отодвинуться к двери. Но она опять же не потрудилась ее открыть. Чего-то хотела от меня? И не против ли я того, если она останется?
– У тебя еще час, – сообщила она. – Я говорю тебе про завтра.
– О.
– Но опять же, кто знает, будешь ли ты завтра здесь.
– Что ты имеешь в виду? Я только что сюда пришла. И арендовала комнату на целый месяц.
– Так ты останешься?
– Я останусь.
– Хотя это ты пробудила Кэтрин? И не знаешь, чего она от тебя хочет?
Она пыталась меня напугать. Пыталась избавиться от меня с того самого момента, как мы столкнулись на улице и мой чемодан опрокинулся.
– А чего она от меня хочет? – спросила я. Все произошедшее после того, как я вчера подошла к ее портрету и прижала палец к стеклу, предстало в ином свете. Я с трудом могла восстановить это в памяти.
Во рту пересохло, стало суше, чем было. В горле появилось ощущение песка – точно насыпали тонкий слой земли.
– Я прикалываюсь над тобой, Бина. Знаю, что ты не уйдешь. Просто хотела узнать, знала ли ты.
Я заметила, что она выжата как лимон, ее светло-коричневая кожа стала почти холодной, будто она всю ночь пила средство для удаления засора и слегка отравилась восходом солнца. Похмелье, как и у меня.
– Я подписала договор аренды, – по глупости произнесла я.
– И клятву, – грустно добавила она. – Мы все внесли в нее свои имена.
Но она не следовала правилам. Я уже знала парочку, которые она нарушила.
Она подалась вперед и сменила тему.
– У меня для тебя кое-что есть… Хочешь?
– Конечно, – озадаченно ответила я.
– Вот зачем я сюда пришла. Чтобы отдать тебе это. Это твое. Только где я это оставила? Ох, точно. Там.
Я взглянула на пожарную лестницу. Не верила, что она именно поэтому в три или четыре утра забралась в мое окно, или сколько там было времени, но мне стало любопытно.
– Что, боишься туда вылезти, да? – спросила она.
Даже дома, где утесы встречались с ночью, а друзья – до того, как я их потеряла – любили дотягиваться пальцами ног до воздуха в устье ущелья, я держалась на твердой земле. Даже тогда отделялась от них, и когда мне понадобилась помощь, никого уже не осталось.
– Я не особо люблю высоту.
– Буду знать. Не волнуйся, не заставлю тебя спускаться по лестнице. Ты найдешь это на подоконнике. Снаружи. Просто высунь руку, чтобы это взять.
Я высунула руку и ощупала выступ. Все это время я не сводила с нее глаз, будто таким образом она удерживала меня от падения.
А когда я нашла это и втянула руку в комнату, даже она, казалось, удивилась.
– Ее могло сдуть ветром, и она тогда потерялась бы навеки, – сказала она. – Не думаю, что Кэтрин это понравилось бы.
Я не понимала, шутила ли она так.
На ладони лежала серебряная расческа с одного из столов в гостиной. Та расческа,
