На заводе все девушки заглядывались на Никитина, а он как будто ни одной не замечал. Но, оказывается, Настеньку, заметил, хотя она, может быть, только два-три раза выглянула из окошечка паровоза, проезжая мимо цеха. Пошептавшись с ней у люка, он прошел к своей машине стороной от нас.

— То-то, нечего вокруг паровоза шашни заводить, — сказал машинист. — А то и не поцеремонюсь, что дочь, сразу же скомандую — шагом марш на губу! — и стал жаловаться мне, что вот взял дочь на паровоз, и теперь беда — воинская дисциплина нарушается, и все из-за военных — липнут к паровозу.

Только после этого старик ответил на мой вопрос о Разумовском. И ответил сухо:

— Зря учил. Променял человек паровоз на цех.

Под утро готовность к атаке проверял генерал Орлов. Он ходил от машины к машине, интересуясь главным образом организацией взаимодействия танков с пехотой — опознавательными знаками, есть ли они на всех машинах, проводниками, которые перед самой атакой должны будут развести машины по пехотным подразделениям, сигналами.

Юдин облегченно вздохнул:

— Ну, кажется, предварительный экзамен на занятие батальонных должностей выдержали, — сказал он.

Мы договорились, что машины пойдут попарно, одна на уступе за другой, прикрывая друг друга. Оборону батальонных узлов противника решено было проскочить на высшей скорости, взяв с собой пехоту десантом с тем, чтобы высадить ее уже в глубине обороны.

Вдалеке за совхозом как-то странно, залпами, стали рваться гранаты, как будто их из мешка высыпали. Майор Жук, когда мы пришли к нему на КП, волновался, прислушиваясь к этим глухим отдаленным взрывам.

— Нечипуренко проводит гранатный поиск, — сказал он.

Нечипуренко — секретарь комсомольской организации артдивизиона береговой обороны, поддерживающего полк Осипова, командир отделения разведчиков — не раз ходил в тыл противника — уточнял цели для своего артдивизиона. Он убедился, что фашисты не обращают внимания на взрывы противотанковых гранат в своем тылу, если в это время ведется хотя бы слабенький минометный огонь, а вот одна автоматная очередь сразу поднимает их на ноги. Это наблюдение привело его к мысли, что надо провести ночной поиск с применением одних противотанковых гранат и кортиков. Осипов одобрил идею, дал Нечипуренко отделение полковых разведчиков и велел комбату выделить еще одно отделение моряков. Но у майора Жука не было свободных людей. Пока он проверял роты, выискивал людей, которых можно взять, Нечипуренко ушел в поиск, захватив с собой несколько моряков, вернувшихся из госпиталя.

— Все, кто мог ходить, убежали из госпиталя, как только узнали, что мы пойдем в наступление, — сказал комбат.

На мой вопрос, откуда они могли узнать об этом в госпитале, майор ответил усмехнувшись:

— Матросу ветер с моря все тайны приносит.

Он горевал только, что убежавшие из госпиталя моряки его батальона ушли в поиск с одними гранатами да со штыками от симоновских винтовок.

— Ну, пусть бы ушли, — говорил он, — за такое дело, конечно, судить никто не будет, но ведь надо же было захватить автоматы. Дьявол с ними, пусть не стреляют, но для критического момента — это все же самое верное средство!

Комиссар батальона, успокаивая майора, сказал, что он «со всей ответственностью» полагается на Нечипуренко, что тот не на счастье надеется, а на свой тонкий расчет, и стал настойчиво приглашать нас всех в блиндаж — выпить чаю.

Во время чаепития мы несколько раз выходили из блиндажа посмотреть на темное небо и послушать, что там делается в тылу противника. Наконец, из-за полога, висевшего в дверях, появился моряк, заполнивший собой все свободное пространство. Я сразу же узнал баяниста Кирюшу. Из-за его спины выглядывал Мокей. Они привели двух пленных — солдата и офицера.

— А Нечипуренко где? — нетерпеливо спросил комбат.

— Это какой Нечипуренко? — удивился Кирюша.

— Командир ваш.

— Командир? — Кирюша непонимающе посмотрел на Мокея.

— С которым мы в разведку ходили? — спросил Мокей.

— Ну, конечно.

— А-а! — понял, наконец, Кирюша, — не знаю фамилии. Мы только из госпиталя, а тут в разведку идут, ну, мы с разведчиками.

Вскоре вернулся Нечипуренко, прикрывавший с автоматчиками отход разведки. Это — сухощавый молодой моряк. За кружкой обжигающего чая он рассказал, как прошел его «гранатный поиск».

— В ту сторону без всякого скандала прошли, напоролись только на пулеметный взвод. Один большой окоп на высотке под просом замаскирован, а в нем четыре пулемета. Никого не видно, только один солдат. Подходит по порядку к каждому пулемету, построчит немного и — к следующему. Ну, мы, конечно, прикрыли занавес над этой комедией, — сказал он.

«Скандалы» по его словам начались уже в глубине обороны, когда они наскочили на батарею, где и взяли второго пленного — офицера, вытащив его из блиндажа после того, как забросали орудийную прислугу гранатами.

— Ни одного выстрела ни с автомата, ни с нагана. Это и помогло, — заметил он к слову.

На обратном пути они обогнали ротные колонны противника, подходившие к переднему краю. Никто не остановил их.

— Вот до чего тонкая штука эта их психика, — смеясь, закончил Нечипуренко.

Пленные ничего не знали о нашем готовящемся наступлении. Офицер сказал, что им приказано утром развивать вклинивание в районе совхоза. Судя по его словам, фашистское командование уверено, что наши силы на исходе.

Холодный ветер надоедливо залезает под комбинезон. Танки разведены по пехотным взводам. Наша ремонтная бригада сидит в окопчике позади наблюдательного пункта Осипова у железной дороги.

Яков Иванович наводит порядок в «камбузе войны», как он шутя называет свой наблюдательный пункт с ящиками двух радиостанций, артиллерийскими приборами, телефонными аппаратами, в которые связисты то и дело дуют, как в кипящие кастрюли.

Мы слышим, как полковник отчитывает артиллеристов за то, что они увлеклись передним краем противника, засекли все до одного пулеметы, а в глубине большая часть вражеской артиллерии не выявлена.

— Пока не подавите всю артиллерию, танки в атаку не пущу, — грозит он. — Обеспечьте в первую очередь танки на всю глубину, а с пулеметами и минометами они сами расправятся.

Окопы батальона