Мы с Яной стояли, держась за руки, и слушали монотонный голос старухи. В один момент все вокруг затихло, даже звуки природы, казалось бы, затаились, ожидая чего-то.
Женщина на постаменте вытянула руки. Я опустил свободную ладонь в протянутую чашу. Яна повернулась ко мне лицом, и только после этого я расплел наши скрещенные пальцы и провел красной от настоя рукой по лицу своей малышки, пересекая лоб, вдоль аккуратненького носика, по аппетитным губам.
Яна проделала то же самое, не переставая смотреть мне в глаза.
Как только ее пальцы коснулись кончика моего подбородка, мы одновременно повернулись и забрали чашу у старухи, мои ладони лежали поверх Яниных так, как и должно было быть. Сначала Яна выпила два глотка, а потом я принялся допивать сладко-кислую тягучую жидкость.
Мы стояли близко, по-прежнему вместе держа чашу, содержимое которой я опустошал глоток за глотком, при этом не отрывал взгляда от оставившего за собой след красного ручейка, стекшего с уголка ее губ и подбиравшегося в данный момент к груди.
Как только я закончил, мы перевернули чашу вверх дном и, продемонстрировав всем, что она пустая, выпустили ее из рук, отправляя в свободное падение на мягкое покрывало из зеленой травы.
Я опять переплел наши пальцы и притянул Яну для поцелуя.
Теперь уже жену по любым законам. Поцелуй в конце обряда не был обязательным, скорее, традиция, которую мы переняли у людей. Но сейчас я был несказанно рад этой традиции. После приторного напитка вкус Яниных губ казался слегка уловимым. Было по-настоящему вкусно ее целовать, посасывать желанные губы и пытаться понять, вкус какого фрукта они мне напоминают.
Буквально заставив себя, я оборвал поцелуй и, поддев пальцами за подбородок, приподнял лицо Яны. Она смотрела на меня слегка растерянно, в глазах плескалось возбуждение, но стоило ей только прийти в себя, как появилось раздражение, она опять была зла, причем не на кого-нибудь, а именно на меня.
Смешная! Улыбнулся тому, как мило это смотрелось, не смог сдержаться и поцеловал ее в лоб. Приобнял жену за плечи и повел вон с площади подальше от шумного праздника.
— Куда мы идем? — лишь спустя десять минут поинтересовалась моя жена, при этом крутя головой в разные стороны и осматривая строения, встречавшиеся на нашем пути все реже и реже.
— Ко мне домой, там сейчас тихо и нет никого поблизости.
— Я думала, ты живешь в особняке.
— И там тоже, и в городе. Кстати, не мог спросить у тебя раньше, ведь ты все это время от меня бегала.
— Чушь, — фыркнула Яна, отмахнувшись.
— Может, еще скажешь, что не объявила мне бойкот и не ушла жить в комнату своей подруги?
— Это не одно и то же, — с такой заумной интонацией это сказала, что ей оставалось только задрать кончик носа, и получилась бы точная копия Гермионы Грейнджер, блин.
— Ладно, опустим, — перешел к интересующему меня вопросу. — Где ты хочешь жить? В Москве или в поселении? Выбирать тебе, просто учти, что я буду часто уезжать по делам.
— Муж, разъезжающий по командировкам. Идеально!
Она отпустила мою руку и, чуть отбежав, покрутилась вокруг себя, запальчиво прокричав последнее слово. Юбка платья невесомым облаком разлеталась, а шлейф грозил вот-вот запутаться под ногами.
Я не понимал ее поведения, пытался все объяснить, но она словно села в бронепоезд.
— Яна, что опять не так?
— Да все! — Она резко остановилась и ткань платья опала вдоль ее ног. — Скажи, зачем все это, я вроде тебя понимаю, а вроде и нет. С Николаем же все в порядке, он на поправку пошел, я правильно поняла?
Она не спрашивала, она утверждала. Я огляделся по сторонам: запаха посторонних не чувствовал, но все же поспешил взять Яну за руку и увести поскорее в дом, мы и так почти пришли, а улица не самое подходящее место для таких разговоров.
Уже внутри Яна принялась рассматривать дом. Он был деревянным как внутри, так и снаружи, и состоял из одной-единственной комнаты, плавно переходившей в кухню и ванную.
— Миленько, — вяло отозвалась моя жена.
— Не переживай, если мы останемся в поселении, то будем жить в доме твоей прабабушки, он в хорошем состоянии. Я следил за ним и поддерживал достойный вид.
— А почему сейчас мы здесь?
Яна плюхнулась прямо на пол, на пушистый белоснежный ковер, сначала скинула туфли, а потом и вовсе легла, разведя в сторону руки.
Свадебная звездочка, блин, ни дать ни взять.
Разулся, снял пиджак и опустился рядом с ней.
— На брачную ночь рассчитывал, видимо, зря. Как посмотрю, невеста не в настроении.
Яна перевернулась на бок лицом в мою сторону.
— Так это правда? — тихо спросила она.
— Ты о чем?
— Николай Александрович поправится?
— Поправится, поправится. При чем тут это, Ян?
— Тогда я тем более не понимаю, зачем был нужен весь этот фарс со свадьбой, ведь не поздно было все отменить.
— А зачем отменять, когда меня все устраивает?
Она накрыла лицо ладонями и тихонько рассмеялась. Радовало, что не заплакала, только вот как-то по ненормальному звучал ее смех.
— Заметь, устраивает ли это меня, ты ни разу не спросил, — убрала ладони от лица и приподнялась на локтях, — только и делаешь, что все время ставишь перед фактом.
— Мы же обо всем поговорили в день приезда, я почему-то думал, что поняли друг друга.
Ее глаза зажглись злостью, обстановка между нами накалялась.
— Поговорили, — кивнула она, — я старалась быть благоразумной.
Трезво оценивала случившееся и пыталась достичь взаимопонимания.
Ты же… молчи! — пригрозила она, стоило мне только открыть рот. — Не посчитал нужным обсудить такой ничего не значащий момент, как день свадьбы.
— Ты на это обиделась? — Мне только оставалось открыть рот от удивления, настолько это было неожиданно. Женская логика непобедима.
— Теперь это уже неважно.
— А что важно?
— Ты узнал, что здоровью Назимова ничего не угрожает, и опять ничего мне не сказал!
— А что бы ты сделала, если бы узнала, сбежала? — зло выплюнул.
У меня не хватало на нее терпения: волоски по всему телу вставали дыбом, а руки чесались так, что хотелось крушить все вокруг, включая ее тоненькую шейку. Так бы и сжал, с особым наслаждением.
— Что за чушь! Куда мне сбегать, или ты только этого и ждал?
— Ты сама слышишь, что говоришь? Ты себе же и противоречишь.
Я думал, ты умнее.
— Что?! — Яна подскочила, начала яростно жестикулировать и ругаться себе под нос. — Умнее, значит, не умная я ему. Господи!
Резко развернулась, подняла юбки и пошла в туалет. Сначала все происходило быстро и порывисто, но где-то
