— Поспал бы, чародей, — вынул трубку изо рта командир. — Дождь кончится, и мы снова попытаемся сбежать из проклятого города.
— Не могу, — пробурчал Ринельгер и уселся между ними. — Даже за зелья сесть не могу… Впрочем, — он горько усмехнулся, вспомнив, что оставил сумку с запасами в пещере, — не из чего. Ты как, Сенетра?
— Мне ещё никогда не было так легко со времён катастрофы, — сказала Сенетра. — Пещера… думаю, это то, что ты говорил. Энергия… жизненная энергия была в том месте, и я её впитала. Ненадолго, правда. Я чувствую, как она покидает меня.
— Ты хотя бы не вытянешь ноги, пока я буду готовить свежие настойки, — Ринельгер протёр глаза. — Проклятие. Никак не могу выбросить из головы то, что произошло в пещере.
— Мне тоже паршиво, — протянула Сенетра и передала чародею флягу с чем-то очень крепким. — Зериона убили… прошлись хрен знает зачем. И снова здесь.
Ардира, словно не замечая разговора, выпустил пышный клубок дыма и потянул полушёпотом:
В лесу, на скалах, среди ветров
Странник встретил зверя,
Скинул он зверя в заснеженный ров
Силу свою проверив.
Останки девушки юной тут,
Чудовищем убитой,
Покой и могилу свою обретут,
А имя не будет забыто.
Странник прервал зловещий рёв,
Скинул зверя в заснеженный ров,
Юные девы песнь поют,
Боги зверя к ответу зовут.
— Красиво, — хмыкнула Сенетра, оторвавшись от костра. — Что за песня?
— Ни разу не слышал её, — Ринельгер сморщился, сделав уже третий глоток из фляги.
— Вы и не могли её слышать, — пожал плечами Ардира. — Вы — имперцы, а песня эта из тех, что поются у костра в лагерях племён Северной Дали. Пару сотен лет гуляет уже. Она о герое-рунарийце, который уничтожил чудовищного волка, Горного Зверя, вервольфа, убившего сотни норзлинов.
— До нас не дошла эта легенда, — протянул Ринельгер. Он в детстве любил мифы и сказки, особенно диких народов. С каким интересом он читал об Огненном Человеке, растопившем Ледяное море в Тайном Веке, о Небесном Скакуне, что сменял день на ночь! Большинство этих легенд пришли из Дегаримских островов. — Любопытно, что ты вспомнил эту песнь сейчас.
— В моё детство песнь о Звере пела мать, — с тоской сказал Ардира, — а я мечтал стать героем-рунарийцем. За славу лезть на рожон, избавлять цветущий край ото зла. Хранить мир и спокойствие во всём Цинмаре. Но началась война… Боги, как известно, имеют своеобразное чувство юмора.
Он глубоко затянулся. Сенетра посмотрела на Ринельгера и жестом намекнула, что пора передавать флягу дальше. Чародей сделал ещё глоток и отдал её командиру.
— За сраный грош боремся со злом, — фыркнул Ардира, запивая. — И сами становимся этим самым злом… Боги нас за это наказывают. За украденную карту они забрали Зериона. Я виноват, бойцы, но смерть его так просто Каменщику не оставлю. Не оставлю.
Ринельгер выдохнул, повернулся — на пороге парадной за их спинами тихонько пристроилась Ирма.
— Садись, — заметила остварку Сенетра. — Не стесняйся. Так что, присоединишься к отряду, милая?
— Я… не знаю, — Ирма немного смутилась, но, чуть прихрамывая на перевязанную Ринельгером ногу, раненную на Пустынном берегу, нашла себе место у костра.
— Командир? — Сенетра взглянула на Ардиру. — Примешь?
Тот глубоко затянулся, прищурившись из-под косматых бровей, оценивающе осмотрел остварку и протянул ей флягу:
— В моём отряде пьют как в последний раз, — сказал, наконец, он.
Ирма неуверенно взяла выпивку, поднесла к пухлым, налитым кровью, губам и глотнула, зажмурившись. Ринельгер даже немного удивился, что она сумела-таки проглотить эту воистину огненную воду — бодяга, намешанная Фирдос-Саром, была демонически крепкой. Но героиню и прожжённую пьянчугу из себя показать никак не вышло, и остварка закашлялась, а её лицо налилось румянцем, став похожим на сочный помидор. Ардира громко расхохотался — хороший знак для нового члена отряда.
— Вижу, Каштанчика уже приобщили, — Фирдос-Сар, зевая, занял место подле командира. — Давайте, — он поднял крепко сжатую флягу с собственного пояса, — за упокой рунарийца, и отдельно — за присоединение к нашей банде Каштанчика.
— Уже окрестили, — шепнула Ирме Сенетра, скупо улыбнувшись.
— Посмотрим, что из этого выйдет, — сказал Ардира.
Ринельгер ещё раз глянул на Ирму — бледная, маленькая и нечеловечески красивая остварка, от юности робкая, кроткая: наёмничья жизнь испортит её, как когда-то испортила его самого. Скоро она без тени сомнения сможет пользоваться талантами, данными ей Потоком, в самым грязных и неприятных делах. И да сохранят её боги-прародители. Чародей закрыл глаза, и перед ним застыла предсмертная маска Зериона.
Ливень закончился спустя два часа. Храм Кеинлога выдержал его стойко, и вода не проникла в главную залу, оставив всё внутри, чего сохранилось, впрочем, ничтожно мало, сухим. Ардира скомандовал отряду собираться: на восток, к Алормо и его группе. По пути командир хотел встретить кого-нибудь из картеля, чтобы рассказать как можно больше о делах Каменщика — он не знал, чьё слово будет иметь вес для общего начальства, но был уверен — один из них, Аорин, встанет на сторону отряда.
Из Кеинлога надлежало выбраться через северные ворота, где могли встретиться разведчики Каменщика. Старый торгаш отправлял их обычно по двое, поэтому проблем на выходе не ожидалось. По северной дороге можно было выйти в Тевторский лес, а оттуда спокойно добраться до рукавов Реи, и до Теневала — рукой подать.
Уверенность командира вселяла надежду, так нужную каждому члену отряда. Три года безупречной работы, и, словно снег на голову, потеря соратника, кровавый разрыв с Каменщиком, участником картеля, могли похоронить и без того не слишком лучезарное существование в разрушенном мире. Конфликт мог перерасти в открытое столкновение и даже раскол картеля, ибо отряд Ардиры числился одним из лучших и уважаемых в Рубиновом Воинстве, а нападение на ценные кадры гильдии чревато серьёзными последствиями.
«Только Аорин далеко, а Каменщик — совсем близко». Ринельгер отмахнулся от назойливых мыслей, ему следовало быть сконцентрированным и «чуять» затаившихся врагов. В храмовой части Кеинлога чародею бывать никогда не приходилось: не выдалось возможности изучить длинные и запутанные улицы, плавные и тягучие образы на фасадах некогда роскошных домов, арочные окна и колоны раннего архитектурного стиля, называемого золотым, ибо корни этого направления тянулись ещё в Золотой Век. Дома сохранились спустя тысячу лет, и даже опустошительная война и суровый Тёмный Век не уничтожили вечные следы молодой империи. Образы лишь потускнели, но не увяли, лишились дорогих стекол окна, величественные колоны потеряли лозу и
