— Жизнь ли это? — чародей сложил руку на серпе. — Ты сделала осознанно выбор. Тот выбор, который нельзя принимать за другого. Его душу не примут в Потоке, она сгорит со смертью, как твоя. Это проклятие, а не дар, Эсса.

— Пожалуйста, Ринельгер, позволь мне, — умоляла она.

— Не будь такой задницей, Ринельгер, — вмешалась Вирра. — Твоё сердце что, высечено из камня?

— Причём здесь это? — отрезал Ринельгер. — Суккуб, ты, быть может, не слышала о таком проклятии, как вампиризм?

— Фу, — сморщилась она. — Что-то малоизученное вечно обрастает иллюзией ужаса.

— Это ты тоже нахваталась от того учёного? — раздражённо проговорил Ринельгер.

— Мы с ним знаем друг друга с детства, — сказала Эсса. Больше по холодной щеке слезы не пробежало. — Я думала, что мы будем вечно друг за дружкой, а теперь я должна смотреть, как он умирает…

— В нашу ночь ты назвал меня Кассией, Ринельгер, — Вирра подошла к чародею вплотную. Он отвёл взгляд. — Хочешь, чтобы и её терзал до конца жизни этот день?

— Скорее всего, мы его не переживём, — протянул чародей. — Так что недолго будут длиться страдания.

— А если нет?

Ринельгер вздохнул, повернулся лицом к Эссе:

— Ты точно хорошо его знаешь? — она кивнула. — Значит, делай, что должна…

Ринельгер отложил серп. Он не стал смотреть, как Эсса прокусила себе запястье и напоила умирающего Михаэля тёмной, густеющей кровью. Чародей остановил взгляд на ущелье — они чуть не пропустили, как из него вылезали сотни вооружённых человек и выстраивались у края бездны. Воины казались странным — их лица застыли каменными белыми масками, у некоторых неестественно торчали руки и ноги. «Нежить», подумал с дрожью Ринельгер.

Они раступились, и к мосту вышел Верон. Чародей сморщился: слишком уж изменился юноша с их последней встречи, пусть и не сильно внешне, но энергия у него была уже иная, враждебная и куда более могущественная.

— Кровавый чародей! — крикнул Верон. — Ты достойно отбился от Культа! Браво! Я даже немного зауважал тебя за твою упрямость, но теперь всё кончено! Вы окружены! Отдай мне меч, и я, даю слово, отпущу всех вас!

— Лицедей? — Ринельгеру стало паршиво от этой мысли. Когда-то ему посчастливилось поучаствовать в прениях на тему вселения духов в тела смертных. Одна из самых неприятнейших тем для дискуссий.

— У меня тысяча мечей, кровавый чародей! — продолжал Лицедей. — И я знаю все тропы Сумеречного леса, от меня не скрыться, — его голос стал шипящим, Ринельгер различил два тембра, один из которых принадлежал духу, а второй… Верону. — Отдай артефакт, и всё кончится!

Ринельгер покрутил серповидный меч в руках. Оружие стало ему почти родным, но умирать за него — большая глупость. Чародей сделал шаг.

— Нет! — Вирра схватила его за руку. — Ринельгер, ты не понимаешь? Этот кусок говна ни за что тебя не отпустит. Ни тебя, ни меня, ни их.

Чародей сжал губы, потёр переносицу:

— А что мне делать, скажи на милость?

— А вот смотри, — Вирра вышла вперёд, сбрасывая плащ. — Лицедей! Отсоси!

Она выпустила с рук огненное заклинание, оно ударило по строю слева от одержимого Верона. Нежить упала, загоревшись. Лицедей не ответил. Упавшие воины встали, туша на себе магическое пламя. Одержимый махнул рукой, и к беглецам устремились двое в ржавых кольчугах. Двигались они нечеловечески быстро и ловко, на ходу вскидывая массивные клинки. Ринельгер схватил Михаэля, забросил на плечо, проклиная всё железо, что рыцарь на себя напялил, и побежал вслед за женщинами. Нежить их догоняла, как вдруг в мёртвых воинов вонзились несколько стрел. Они сбавили шаг, но не остановились. Ринельгер огляделся — в террасах появлялись тонкие силуэты, а в воротах возникла женщина в цветочном венце и плотном зелёном плаще.

— Скорее! — крикнула она.

Террама взмахнула посохом, и по мосту пронеслась волна энергии, сбивая нежить в бездну.

— Отступи, Лицедей! — крикнула дух-хранитель Святилища. — Теперь эти смертные под защитой Варолии!

Лицедей сжал руки в кулаки.

— Ты дал обещание, помнишь?!

— Да, — прошипел Лицедей, а его голос магически усилился. — Я обещал, что не переступлю порог твоего дома, Террама. Но я ничего не говорил о проклятых…

***

Казалось, за стенами Святилища время остановилось, до чего здесь было спокойно и светлее, чем в остальном мире, а царствующая гармония убаюкивала и нагоняла приятную сонливость. Ринельгер уложил Михаэля на пол террасы, ведущей к главной башне, помог Вирре присесть рядом с рыцарем. От ворот, стуча посохом, медленно шагала Террама.

— Значит, это твой дом? — чародей обошёл Эссу, приближаясь к духу.

— Да, кровавый чародей, — произнесла Террама. — Отдохните, ваши силы и ваша жизнь до ужаса малы.

— А Лицедей?

— Пока что вы в безопасности, — Террама направилась к башне. — Нарушить свою клятву он не сможет, а решится обойти не сразу. У вас есть время набраться сил.

— Эти существа… это нежить?

— Проклятые. Пока я храню эту землю, Святилище неприступно, — она посмотрела в его глаза. — Не тревожься, Ринельгер. Я ещё раз предложу тебе не терять время на расспросы сейчас, а лечь и отдохнуть, пока не началось сражение. Мы с тобой ещё поговорим.

Чародей медленно кивнул. После победы над кригааленом он чувствовал себя куда лучше, чем до оного, но как же болели суставы, будто бы в одночасье на Ринельгера свалились лет сто прожитой жизни. Он сел рядом с Виррой. Эсса обняла Михаэля и закрыла глаза — она насытилась и теперь могла хорошо отдохнуть.

— Не хочешь поговорить? — суккуб пристроилась под боком у чародея.

— О том, что произошло на мосту?

— Нет, там всё понятно. Ты помнишь свою маму? — Вирра поёрзала, ища место поудобнее.

— Ну и вопросы, — произнёс Ринельгер. — Ты наверняка сама соскучилась по своему папочке? — он собрался с мыслями. — Нет, ничего не помню. Мне рассказали, что маредорийцы нашли меня в канаве совершенно случайно, завернутого в тряпки и до того спокойного, что если бы они не искали грибы, то на меня не наткнулись бы, — чародей замолчал. Захотелось глотка доброй медовухи. — Мне повезло. Или не повезло. Хищник не взял след. Мне оставили шанс жить и творить чары. Три года Народ возился со мной, пока хранитель общины не обнаружил во мне Мощь и не решил отдать в Анхаел. А мать… говорят, даже брошенные дети помнят голос, образ, фигуру. Но я помню только очертания и мелодичный голос маредорийки, выходившей меня.

— Знаешь, ты потерянное дитя, Покой Мира. Кажется, я поняла, почему Народ назвал тебя так. Духи пророчат потерянным великую судьбу. Давай этим духом буду я!

— Что ж, если так, — Ринельгер горько усмехнулся, — тогда войско Лицедея пускай разойдётся, дух прыгнет в бездну, а над нами взойдёт ясное солнце.

— А почему нет? — суккуб взглянула в алое небо. — Я так соскучилась по тёплому солнышку. Если бы боги меня слышали, я бы попросила это.

— Они тебя слышат, Вирра, просто не могут ответить, — он хотел верить в эти слова. Как же они согревали душу в сей