Анвеор говорил с ней, обращался к ней. В голосе его была отстраненность, словно она — вещь, которую уже использовали, а теперь не знают — выбросить или оставить.

— Я не могу выполнить обещание. Ты мне еще пригодишься.

А потом она увидела смерть. Анвеор пронзает кинжалом свою грудь.

Девочка еще долго сидела и смотрела на Анвеора и никак не могла понять, почему он это сделал. Когда она вернулась в общий зал, то увидела, что все сидели молча. На длинной лавке, в гордом одиночестве сидел Агат. У него на щеке была длинная ссадина, а куртка на локте была изодрана в клочья. Ее поприветствовали долгим и неприязненным, как ей показалось, взглядом. А потом Агат молча встал и протянул уголек, а потом подвел к карте и ткнул пальцем. — Поставь точку. За Алмаза, — Агат сглотнул. — Где? — спросила Алетиш, глядя на выцветшую картинку. — Прямо тут. Разрушенный город теперь не безопасен. — А что там? — спросила Алетиш, рисуя дрожащей рукой крестик. — Там старые-престарые руины Андбранта. Этот город был построен Светлыми и долгое время были их столицей. Под Андбрантом есть еще один город. Это очень древнее место. О таких городах складывают легенды. Там такие необычные дома и много полезных вещей. Они высоко ценятся среди людей Анвеора, а особенно их любят маги. Оникс иногда продает наши находки, а потом покупает еду и разные полезные вещи. Иначе мы бы тут с голоду померли. Агат развернул котомку и высыпал на стол несколько престранных вещиц. — Вот из содержимого этой маленькой штуки получается яд. Его обычно выдавливают. Это нужно делать аккуратно, потому как эта гадость — едучая. А вот — легкая колба или фляга. Она прозрачная, но ее невозможно разбить. Это как стекло, только не такое прозрачное и легкое. Вещь крайне удобная. Ее можно использовать, как флягу. Видишь, какая тут крышка? Она закручивается. Эта фляга настолько дорогая, что не каждый может себе ее позволить. Многие Анвеориты считают, что именно такие вещи и привели мир к катастрофе. Многие хотят заполучить такую штуку и раскрыть секрет ее создания, но, увы, если у кого-то ее найдут, то его сожгут на костре. Но богатеи готовы выложить целое состояние за такую штукенцию. Их закон не касается. Он для нас, простых смертных… А Алмаз погиб тут. На него вдруг откуда не возьмись выскочила какая-то дрянь. Я даже не успел ее разглядеть. Поэтому никому соваться туда не советую. Отслужил свое, цепной пес. — Собаке — собачья смерть, — грустно сказал Оникс. — Мы все — псы. И у нас одна судьба. И смерть на всех — одна. Собачья. Но с этим можно жить. — Алмаз, пусть Анвеор хранит твою душу на пути к горящим звездам! — сказала Берилл. Она разлила по кружкам кисловатую брагу. И все осушили кружки. Агат достал старую лютню и стал играть, периодически не попадая по струнам, но это никому не мешало плясать и веселиться. Волосы облепили лицо, когда Чароит потянула Алетиш на стол. Берилл уже танцевала рядом. Они плясали, выбрасывая коленца, периодически хватаясь друг за друга, чтобы не упасть. Они задыхались от истерического хохота. А потом, пошатываясь, они слезли и сели на скамью, обмахиваясь руками. Потом Алетиш стало клонить в сон. А потом она открыла глаза и почувствовала, что все разошлись. Она встала, едва держась на ногах, и побрела в комнату. В комнате было прохладно и сыро. Но в постели было неожиданно мягко и уютно. Девочка легла на кровать и почувствовала, как мир грез уносит ее куда-то прочь от страшного, мрачного места. И тут она услышала голос: — Неблагодарная тварь, не забывай, что это — наше общее тело. Еще раз выпьешь эту дрянь, и я убью тебя.

**** Тем временем Лорд Доминатор Серого Дома сидел в кресле и пристально смотрел на зеркало, словно гипнотизируя его взглядом. От напряжения он закусил губу. Иногда он вставал и ходил, меряя шагами комнату. Потом выкручивал себе пальцы. Что-то терзало Лорда Шаэссу. Что-то отравляло его существование. Периодически он, прищурившись, смотрел в одну точку, словно пытаясь что-то разглядеть. — Милорд, вы ужинать будете? — спросил мужской голос из-за двери. — Нет, — процедил Шаэсса, едва сдерживаясь. Потом чуть мягче добавил: — Может, позже. — Что с вами, мой лорд? — спросил голос, — Вам что-нибудь нужно? — Убирайся вон! — крикнул Шаэсса, прикрыв голову руками. Ему было неприятно. Они никогда раньше не давал такую слабину. Он никогда не показывал своего гнева своим слугам, а тут сорвался. Как мальчишка. И все из-за нее. **** Проснувшись затемно от неуемной жажды, Алетиш почувствовала во рту неприятный привкус. Она так резко встала, что у нее закружилась голова. Пришлось сесть и прийти в себя. Отдышавшись, она снова встала, опираясь на стену. В голове все путалось, в глазах плыло. Девочка угрюмо брела по коридору. А потом услышала странные звуки, как будто кто-то плакал… — Не мое дело, — подумала Алетиш, — Где этот проклятый колодец? Плакать могла девушка. Это Берилл. Наверное, она сильно любила Алмаза… Поэтому и не хотела плакать при всех. Но потом ее взгляд упал на приоткрытую дверь, и она увидела двоих. Они целовались… Парочка бросила мимолетный взгляд на дверь, и тут Он резко вышел, ничего не говоря. В высокой фигуре Алетиш узнала Агата. Девушкой оказалась Чароит. Она взглянула на Алетиш и неприятным голосом сказала: — Чего приперлась? — Я не знала, что у вас любовь. Я шла к колодцу… Я… не хотела… — робко ответила Алетиш. — Иди сюда, — скомандовала Чароит, — У меня есть вода. Нечего тебе на улицу посреди ночи выходить! На будущее — запасись всем необходимым днем. Ночь — не наше время. Ночью правит Зло. — Спасибо, — сказала Алетиш, отпивая глоток. — Не за что, — буркнула Чароит. — Не думала, что вы с Агатом так любите друг друга… — Любите? Наивная! Это — не любовь. Поцелуй — это еще не любовь. Хотя, я тоже сначала так думала. Когда жила во дворце со своей семьей. Я была наивной и впечатлительной девочкой. Я восхищалась красотой цветов, облаков, старинными колоннами, морем… Мне нравилось, как летят листья с деревьев прямо в море, и как качаются на воде, словно тысяча маленьких корабликов. За мной ходила моя няня. Она всегда говорила мне, что листья — завидуют птицам, потому, как те могут летать. А хитрые птицы знают, что осенью все листья полетят, и закружит их ветер в последнем танце. Но листья не верят им и шуршат, шуршат о