Сигюн говорила со мной тоном нянюшки, имеющей дело с капризным ребенком. Впрочем, она и с нашей Змеюшкой говорила примерно так же и обоих нас уговаривала «никогда больше так не делать», а порой даже читала нам маленькие лекции, призывая «хорошо себя вести». Иной раз она, правда, жалостливо вздыхала, видя мои страдания, но ни за что не соглашалась освободить меня от оков. Теперь я был окончательно убежден в том, что Сигюн, несмотря на разнообразные жалобы, чувствует себя совершенно счастливой. Наконец-то я оказался полностью в ее распоряжении, и она явно не собиралась никуда меня отпускать.
Время шло. Не знаю, сколько его уже прошло, когда между этими повторяющимися пытками я даже научился понемножку спать. Кроме Сигюн ко мне так никто больше и не пришел, и в душе моей совсем погасла надежда на то, что в один прекрасный день Один все-таки смилостивится и освободит меня. Впрочем, как оказалось, именно он поспособствовал некоторому облегчению моей участи; Сигюн рассказала, что это Один разъяснил ей, как меня найти, и разрешил помогать мне любым доступным ей способом. Но от этого мне, пожалуй, было только хуже. Значит, Один, сам же меня сюда и поместивший, теперь проявлял заботу? А может, его терзало чувство вины? Но ведь он так ничего больше для облегчения моей участи и не сделал!
Этого слишком мало, думал я. И ему слишком поздно испытывать раскаяние. Неужели он ожидает, что я стану его благодарить? Нет, теперь я не чувствовал к нему ничего, кроме ненависти. И к нему, и ко всем его асам. Когда я освобожусь – а я поклялся, что непременно сделаю это! – я заставлю их расплатиться за то, что они со мной сделали. А после этого я вытащу из источника окаменевшую голову Мимира и пинками загоню ее на край света, а там закопаю так глубоко в землю, как асы закопали меня.
Ну, мечтать никогда не вредно. Мечты и сны – вот что поддерживало меня в те короткие промежутки, когда я почти не испытывал этой ужасной боли. Да и река Сновидений была от меня так близко; до нее, казалось, можно дотянуться рукой. Я слышал по ту сторону скалы, под которой я лежал, шум ее магических вод, которые несли свой эфемерный груз из потустороннего мира в мир наземный… Прощальный дар Скади преследовал двойную цель. Во-первых, ей просто доставляло наслаждение то, что я жестоко страдаю. Во-вторых, этими страданиями, как я подозревал, она рассчитывала погасить в моей душе всякие мысли о побеге. И правда, думать удается не так уж много, когда глаза у тебя жжет, как огнем, когда ты слепнешь от боли, когда единственное, чего тебе хочется, это заставить боль хоть ненадолго затихнуть. Но Сигюн, в общем, удавалось обеспечивать мне довольно длительные перерывы между атаками мерзкой змеюки, и в эти благословенные мгновения я ухитрялся обрести ясность ума, и мысль моя тут же снова начинала работать.
Я без конца, снова и снова, восстанавливал в памяти слова оракула. Особенно ту часть пророчества, которая касалась меня самого. Эти слова я помнил отчетливо:
Я вижу пленника в подземном царстве.Кишками сына Нари он опутанИ схож с зловещим Локи он обличьем.Одна Сигюн его страданья облегчает.Сперва я решил, что Сигюн упомянута только потому, что только она и могла бы остаться верна мне и моим интересам. Но теперь я понял, что оракул имел в виду некую, куда более буквальную истину насчет мужа и жены, которые, как в Библии, обязаны прилепиться друг к другу; было совершенно очевидно, что отныне и до конца времен я и впрямь прилеплен к жене своей. Но больше ничего от нее ожидать не приходилось. И я снова и снова вспоминал слова Мимира, пытаясь обнаружить, нет ли в этом пророчестве некой лазейки, напечатанной, так сказать, мелким шрифтом.
… И схож с зловещим Локи он обличьем…… И схож с зловещим Локи он обличьем…… Схож обличьем.… Схож обличьем.Я долгое время размышлял над этими словами. Почему сказано именно так? – спрашивал я себя. Чтобы соблюсти размер строфы? Или по какой-то иной причине, пока что мне неизвестной?
И схож с зловещим Локи он обличьем.
И снова страдания. Снова пронзительные крики.
И схож с зловещим Локи он обличьем.
Потом боль проходила. Я засыпал. И видел сны.
Урок двенадцатый. Сон
Что же снится рабу? Ему снится, что он – хозяин.
ЛокабреннаСон – это река, которая протекает через все Девять миров, пересекая даже царства Смерти и Проклятия. Даже проклятые могут видеть сны – на самом деле, это тоже пытка, которой они постоянно подвергаются. Обрести спасение хотя бы на пару секунд, забыть о реальной действительности, уплыть по волнам сна… и тут же тебя вновь разбудят пинком, вернут к бодрствованию, выдернут из благословенного сна, точно рыбу, попавшуюся на крючок…
В каком-то отношении такой сон даже хуже, чем никакого сна. Эти одна-две секунды до очередного пробуждения, когда спасение еще кажется возможным, когда внушаешь себе, что сон – это то, что случилось с тобой в последние несколько дней, или недель, или месяцев…
И тут же реальная действительность обрушивается на тебя. Вот она, правда. Вот что происходит с тобой сейчас. А твой сон – это лишь мимолетное, несбыточное видение. В таком случае, по-моему, вполне простительно нежелание спать и видеть сны. Ты попросту отказываешься глотать колючий шип надежды, который тут же застревает у тебя в глотке, пронзив острием ее заднюю стенку. Впрочем, мне было чуть легче: у меня появилась некая идея, точнее ее зародыш. Нет, это был еще не совсем план, до конкретного плана дело пока не дошло. Но надежда на спасение все же не совсем умерла в моей душе.
Собственно, все было связано с теми словами пророчества:… И схож с зловещим Локи он обличьем. То есть он не Локи, а просто похож на него. То есть возникает слабая надежда, что сам-то Локи находится где-то в другом месте.
Было бы просто замечательно, говорил я себе,
