Единственное, что оставалось Горюнову в подобной ситуации — это замести все следы, убрав и Валеру, и Дрона. Но сперва нужно до них добраться. И главное — следовало обойтись без резких движений, не привлечь внимания к себе, всё обдумать, а уж потом действовать, чтобы не наделать больших бед, множа и без того длинноватый список неудач.
— Ты придурок! — рявкнул Горюнов в трубку, разговаривая с Дроном. Пусть парень думает, что шеф сердится, но готов смириться — он в таких случаях всегда начинал обзывать подчинённых. — Кто тебя просил это делать?
— Да вы не волнуйтесь, — успокаивал его Дрон. — Девка в надёжном месте, у меня, под охраной. Мы её ещё ночью привезли, и после этого позвонили её папаше, надиктовали наши условия. Он обещал что-нибудь придумать, и я ему дал времени — сутки на всё, про всё.
Горюнов глянул на часы, чтобы определить, сколько времени девчонку потенциально могут искать. Было 09:15. Дрон хладнокровно добавил:
— Как только этот мент отпустит Валеру, мы её тут же и закопаем.
— Вы не должны были воровать девушку! — уже тише, но со значением в голосе выговорил Горыныч своему подручному. — Теперь запомни: сидите там тихо, и никуда ни ногой! Может быть, этот ваш мент и не сказал никому, а скорее всего, вас уже ищут по всему Питеру и окрестностям. Всё понял? Без моего приказа ничего не предпринимать! Ни-че-го!
Дождавшись согласия, Горюнов закончил разговор и протянул мобильник секретарше.
— Поставь на подзарядку.
Теперь следовало дождаться, когда отпустят Гуманиста, а уж потом действовать.
* * *
У Гунина было характерное лицо с крупными чертами, и замечательная плешь, уходящая с высокого лба назад треугольником. Он принадлежал к числу людей, которых легко узнавать по фотографиям и ориентировкам. Но иногда одна-единственная деталь может сделать человека неожиданно-другим: Валера отрастил густые бакенбарды, и этот штрих придала ему нечто от лиц с портретов 19 века, так что определить его по ориентировкам стало тяжёлой задачей. Тем не менее, его опознали. И кто! Сомов! Тот самый человек, которого он искал, не сомневаясь, что он ни сном, ни духом не ведает о том, кто такой Валера Гуманист.
Малышев дождался, когда дежурный выйдет из кабинета, посмотрел на часы (он теперь смотрел на них по двадцать раз в час), и указал на стул. Было 09:21.
— Садитесь, гражданин Гунин.
Валера особых подвохов не ожидал, поэтому подошёл и сел, сложив ручки на коленках, как послушный ребёнок. Михаил Иванович некоторое время смотрел на него, понимая, что такие прожжённые личности, как этот Гунин, мало поддаются беседам о совести, и не пугаются ни сумы, ни тюрьмы. Не стоило и пытаться. Поэтому Малышев перестал на него смотреть, и заговорил сухо и кратко:
— Никаких подписок о не выезде с твоими грехами не будет. Днём тебя отвезут на следственный эксперимент по одному из дел, на заброшенную фабрику, на Чёрной Речке. Ты знаешь это место.
Валера внимательно его слушал, приподняв одну бровь, и явно не поддался на упоминание о собственном преступлении. Он не испытывал угрызений совести, и хорошо спал. "Мальчики кровавые" ему не снились. Малышева почему-то передёрнуло, словно приходилось лезть в контейнер тухлой рыбы.
— В какой-то момент с тебя, по необходимости, снимут наручники, — быстро продолжил он. — Это сигнал. Оттолкнёшь охранника и побежишь через пустой цех. На другой стороне будет ждать машина. Она в твоём распоряжении ровно на десять минут. Так что продумай заранее, куда тебя надо отвезти.
— Ты бы расслабился, начальник, — посоветовал Гунин, не меняя позы. — Всё делаешь правильно, я ж понимаю, что меня иначе и президент бы не отпустил.
Малышев подался через стол, схватив его за одежду и рванул к себе.
— Запомни, мразь! — прошипел он, глядя в округлившиеся глаза Валеры Гуманиста. — Если с ней хоть что-то случится — я тебя из-под земли достану! Всё брошу и буду заниматься только тобой! Но арестовывать не стану, не мечтай! Подохнешь, как собака!
Он разжал пальцы, позволив Гунину опуститься обратно на стул.
— Да понял я всё, — серьёзно ответил тот, поправляя одежду на груди. Он не особенно испугался, это было видно, но стал как-то уважительнее смотреть на Малышева. — Мы с тобой говорим на одном языке, хоть и по разную сторону. Уж извини, если что не так.
Малышев вызвал дежурного и приказал увести арестованного. Смотреть на Валеру дальше он был не в состоянии.
Глава четвёртая. Театральный талант
Слава постоял секунд десять перед дверью, чтобы убедиться, что никто не поднимается по лестнице вслед за ним. Потом быстро вошёл в комнату и на цыпочках подбежал к комоду. Горюнов отдал Кате телефон, чтобы поставила на подзарядку. Понятное дело, ему нужно было всегда оставаться на связи, а такая вещь, как неожиданно разрядившийся телефон, ужасно раздражает. Дома, или на даче — Горыныч всегда заботился о телефоне. И очень кстати! Ольгин рассчитывал узнать, с кем именно разговаривал его недобрый хозяин, а больше Горюнов никому не звонил.
Момент улизнуть от внимания остальных представился только сейчас. Слава огляделся. Вот он! Лежит на привычном месте! Для вздоха облегчения не было времени. Слава схватил мобильник.
— Где же у тебя последний входящий?.. — тихо пробормотал он, стараясь не торопиться. Трудно сориентироваться в чужом телефоне, если ты привык к совсем другим моделям. Хорошо хоть Горюнов его не отключал никогда! — Где же, где же… Есть!
Он только посмотрел на цифры — и тут же узнал номер.
— Дрон! Вот собака! — Он уже составил мнение о том, что представляет собой этот Дрон: хладнокровный убийца без понятий о чистом и добром. Потенциально у Дрона было несколько мест, где он мог спрятаться, и Ольгин подозревал, что знает далеко не все "норы".
Слава так увлёкся, что не услышал, как открывается дверь.
— Что ты тут делаешь?
Вопрос заставил его замереть, но нервы не подвели, он ничего не выронил, не подскочил, и бесшумно опустил телефон шефа на то место, где тот должен лежать. Теоретически, от двери не было видно, что именно он делал. Лишь после этого Ольгин
