История эта началась очень давно, когда самого Куропяникова ещё на свете не было. В 1932 году, на очередном подъёме антирелигиозной борьбы, был закрыт монастырь, расположенный рядом с крупным сельским поселением, и разрушена поселковая церковь. В местный усадебный дом (хозяев которого убили ещё раньше, в 1920-м), привезли целую телегу икон. Их свалили как попало в углу подвала, где они и пролежали все семьдесят лет советской власти. Самой усадьбе повезло, ей был присвоен статус музея и она не обветшала от времени, как многие другие старинные дома в Ленинградской области.
Пришло время перестройки, потом демократии. Монастырь начали восстанавливать, церковь отстроили заново. Люди из церковной десятки обратились к директору музея с просьбой вернуть храму старинные иконы. В музейной экспозиции их всё равно не выставляли. Директор прочитал прихожанам целую лекцию о том, что "данные экспонаты требуют специальных условий, соблюдения температурного режима, влажности, защиты от солнечных лучей" и на этом основании в просьбе отказал. Его просили позволить хотя бы взглянуть на драгоценные реликвии, но директор и тут твёрдо сказал: "Нет! Это может повредить экспонатам!"
Лев Куропятников, в то время рядовой сотрудник данного краеведческого музея, не раз спускался в подвал и прекрасно знал, что никаких "особых условий" в нём никто не создаёт. Однажды Куропятникову удалось добраться и до сваленных в кучу икон — их загораживали от входа многочисленные ящики и нагромождения совсем уж непонятного хлама, скопившегося за несколько десятков лет. Чисто из любопытства, он сделал попытку извлечь одну из церковных реликвий…
Доски, на которых были когда-то написаны лики святых, сгнили, проплесневели и даже по беглому взгляду становилось понятно, что отреставрировать их если и возможно, то обойдётся в неслыханную сумму. Музейное начальство не могло позволить, чтобы об этом стало известно. Вдруг кто-то задастся вопросом: "За что музейные работники получают зарплату, если в их хранилищах пропадает то, что они призваны сохранять?" Иконы остались лежать там, куда их сложили в 1932-м.
К тому времени, когда Лев Станиславович Куропятников занял место директора музея, местная церковь обзавелась новыми иконами. Несколько старинных реликвий принесли в неё жители посёлка, бабушки и дедушки которых скрыли их когда-то от властей.
В мировоззрении Куропятникова упомянутая история ничего не пошатнула. Он остался твёрдо уверен в том, что он-то из числа истинных "носителей культуры", а все остальные — либо быдло, либо тупые богатеи которые "ничего не понимают в искусстве и только хапают".
К сожалению для господина Куропятникова, полковник УВР ФСБ Игорь Сергеевич Сокольский принадлежал к разряду людей, с которыми Лев Станиславович только в воображении мог разговаривать смело и вызывающе. Обстановка тоже не располагала к проявлению норова: господин Куропятников сидел на стуле в кабинете начальника оперативного отдела УВР, то и дело протирал потеющую лысину носовым платком и хлебал уже третий стакан воды. Он никак не мог сосредоточиться.
Несколько месяцев назад Куропятников ввязался в нехорошую историю. В посёлке Лужково, территориально расположенном в том же районе, что и его краеведческий музей, проживала знакомая Куропятникова, Елена Макаровна Астафеева. Её семье принадлежал исторический деревянный дом, схожий своей архитектурой со знаменитой Дачей Бенуа на берегу Финского залива. Лев Станиславович считал своим долгом курировать постройку, а заодно и хозяйку.
Однажды директор музея познакомился с людьми, которые называли себя "оппозицией существующей недемократической власти". Они подыскивали себе тайное убежище, обещали "материальную помощь" и возможность поучаствовать в общественном переустройстве. Пускать их в музей Куропятников опасался, но среди прочих экспонатов хранилась карта местности столетней давности, по которой Куропятников вычислил, что дом Астафеевой был когда-то связан подземным ходом с бетонным заводом. Ход затопило, но под домом должен был остаться тайный подвал. Именно его Куропятников и предложил в качестве удобного места для убежища. Хозяйке особняка, естественно, ничего не сказали.
Когда УВР ФСБ накрыло преступников, Куропятникову только чудом удалось доказать свою непричастность. На его счастье, главные сообщники успели смыться, а оставшиеся не знали Льва Станиславовича. Доказательств на него не нашлось и он остался на свободе, хотя при воспоминании об учинённом ему допросе у него до сих пор ползали мурашки по телу.
С той поры прошло три месяца. Куропятников успел расслабиться, как вдруг в его родной музей средь бела дня нагрянул конвой и отвёз его в Питер, прямиком на Литейный 4. Кошмар начинался заново.
— Я всё равно не понимаю, какие ко мне лично могут быть претензии! — нервно повторял Лев Станиславович, поставив на край стола стакан и взявшись за носовой платок. — Мне казалось, что я уже давно, чётко и обстоятельно ответил на все ваши вопросы. Или вам нравится издеваться над людьми? Нет! — перебил он сам себя. — Вы просто надеетесь, что если будете мучить меня и дальше, я ошибусь, или соглашусь со всеми вашими доводами, лишь бы вы от меня отстали! — Куропятников подался вперёд, хотя старался не смотреть в лицо полковнику Сокольскому. — Таков ваш план? Так вот учтите: этого не будет! Люди, подобные мне, всегда стояли в оппозиции к людям, подобным вам. У меня большой опыт держать удар!
Сокольский мягко усмехнулся.
— Если бы я хотел проверить, как вы держите удар, я попросил бы побеседовать с вами вот его.
Он кивнул на стоявшего у окна крепкого парня. Именно его, Юру Капустина, наниматели господина Куропятникова пытали в подвале старого особняка Астафеевых. Льва Станиславовича передёрнуло от перспективы остаться наедине с этим зубастым, подвижным типом, и он подался назад.
— Господин Куропятников! — продолжил Сокольский, не обратив внимания на его жест. — У вас всё ещё есть шанс выйти сухим из воды и вернуться в ваш музей.
— Ага, сейчас! — Лев Станиславович постарался, чтобы в голосе прозвучало как можно больше скептицизма. — Я вам не верю! Вы не станете отсылать за человеком эскорт из ваших дуболомов, чтобы притащить его к себе, а потом выпустить!
— Вам хочется в тюрьму? — Сокольский приподнял светлую бровь.
— Я этого не говорил! — живо возразил Куропятников. — Но этот ваш… Он сказал, что такие, как я, должны сидеть.
— Кто сказал? — поинтересовался Сокольский.
— Ну, этот… — Куропятников покрутил платком, но фамилия задержавшего его офицера выскочила из головы. — Такой… коротконосый, сероглазый и всё время лыбытся!
— Шхера, — догадался Сокольский, подумав про себя, что более точно описать командира силовой поддержки их подразделения вряд ли удастся. — В вашем положении самым разумным будет сотрудничать со следствием.
— Вот так просто? — Лев Станиславович фыркнул и покосился на Сокольского, но тот игнорировал его фырканье.
— Вам нужны сложности? — спросил он.
Куропятникову показалось, что молодой полковник над ним издевается.
— Сотрудничать с вами
